Алиса Ганиева - Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века [calibre 3.46.0]

Но таскаться в Сокольники вскоре стало незачем. Маяковский после долгих хлопот наконец получил ордер на отдельную квартиру в Гендриковом переулке (сейчас переулок Маяковского) в районе Таганки: три спальни по десять квадратных метров и четырнадцатиметровую гостиную. Маяковского полагалось уплотнять, и он уплотнил себя Бриками. Но переехать сразу не получалось — квартира была в ужасном состоянии и вся в клопах. Требовался капитальный ремонт.

Жилые площади тогда, стоило зазеваться, запросто оккупировались чужаками, поэтому Брик, Маяковский, художник Алексей Левин и Николай Асеев въехали в комнаты с пустыми чемоданами и, сменяя друг друга, дежурили там круглые сутки, пока не нашлись рабочие для ремонта. В январе 1926 года Маяковский отправился в южное турне (Украина, Ростов-на-Дону, Азербайджан), чтобы заработать на отделку квартиры, а все полученные деньги отправлял Лиле. В феврале он пишет ей из Баку:

«Дорогой солник очень тебя жалею что тебе одной возиться с квартирой. И завидую потому что с этим повозиться интересно» [269].

Лиля же обустраивала, руководила перепланировкой, выбирала интерьер. Умудрилась даже выкроить место для ванной (теперь можно было вечерами, после теплой ванны, вместе лежать в постели независимо от того, чем и с кем занимались днем, — так, как она мечтала).

Мебель изготавливалась на заказ, а от старой, включая свадебный подарок родителей Осипа — концертный рояль «Стейнвей», избавлялись. Зато в квартире появились шведские столики с откидными крышками, не поместившиеся в комнатах книжные шкафы заперли висячими замками и вынесли на лестницу. А на входную дверь заказали медную табличку «БРИК. МАЯКОВСКИЙ». Стены в квартире были голые, без излишеств, только над топчанами «звериков» — индейские накидки-плащи серапе из Мексики, а над тахтой Лили — вышитый шерстью и бисером коврик, подаренный Маяковским в 1916 году для смеха как символ мещанства. Лиля поселилась в «каюте» слева от входа, около ванной, Осип — прямо напротив входа, а Маяковский — справа, в комнатке, смежной со столовой.

Луэлла Краснощекова, почему-то всё еще обретавшаяся у Лили, несмотря на освобождение отца (видимо, в то время он восстанавливал здоровье в Крыму), вспоминала о жизни трех новоселов:

«В ванной комнате висел Володин плакат “В грязи живет зараза, незаметная для глаза”. В ванную Володя должен был пройти через столовую, и там ему мешали стулья, поэтому в столовой стоял грохот, пока Володя их переставлял. <...> Утром ставили самовар, и после чая все расходились по делам. Если Володя работал дома, он много ходил по столовой и своей комнате, всё время переставляя стулья и бормоча, а иногда он закрывался у себя в комнате.

Вечером Володя часто читал новые стихи Лиле и Осе, и я часто вместе с ними слушала первые чтения стихов Маяковского. После обеда Ося и Володя отдыхали у себя в комнатах — причем Ося шел отдыхать в любых случаях, кто бы в гостях за обедом ни был. Мы с Лилей сидели у нее в комнате или в столовой. Лиля всегда посылала меня спросить, не хотят ли Ося или Володя чаю. Осю я спрашивала без страха, а Володю почему-то стеснялась и всегда — перед тем как открыть щелочку в дверях и спросить: “Володя, вы хотите чаю?” — я немножко постою и только потом спрошу. Если было нужно, я относила чай с чем-нибудь вкусным по комнатам и Осе, и Володе в стаканах с подстаканником, на ручке которого было место для пальца.

Вечером почти всегда бывали гости. Играли в маджонг (китайская азартная игра с использованием костяшек, схожих с домино. — А. Г. ), в карты, Ося играл в шахматы. Много разговаривали. Володя иногда одновременно играл на двух столах, отчего бывал ужасный шум!» [270]

(В том же году Краснощеков получит новую должность — возглавит Главное управление новых лубяных культур Наркомзема СССР и Институт нового лубяного сырья. Ему выделят квартиру, и Луэлла переедет туда.)

В семье между тем поменялось еще кое-что, кроме адреса проживания. Осип Максимович, котик, человек-броня, человек-робот, генератор идей, почти лишенный чувств, всех удивил. Как сказал литератор Ардов, «Брик отличался... гипертрофией логики в ущерб эмоциональной стороне нормальной человеческой личности» [271]. Но в 1925 году он неожиданно влюбился — и влюбился по-настоящему. Объектом его чувства стала Евгения Соколова-Жемчужная, работница детской библиотеки и жена сценариста и кинорежиссера Виталия Жемчужного. Она была молода, крепка, светловолоса и походила на красивую физкультурницу, только что вернувшуюся с парада. Они прожили вместе до самой Осиной смерти, но Лиля, разумеется, не отпускала свою единственную любовь насовсем. С Женей Осип Максимович проводил дни, а ночевал всегда у Лили и в заграничные путешествия катался только с ней. Женя оставалась как бы женой «внутреннего пользования».

Вначале Лиля очень ревновала и фыркала — ведь ее, такую сногсшибательную, такую пышущую сексом, Осик толком никогда не хотел и быстро ею наелся, а эту сдобную блондиночку, на девять лет ее моложе, хотел. Обескураженная Брик всё спрашивала, пожимая плечами: «Да о чем с ней вообще можно говорить?» — но в конце концов проглотила обиду и сдружилась с гостевой женой любимого мужа — по крайней мере, создала видимость дружбы, пусть товарка и недотягивала до нее ни остроумием, ни элегантностью.

Утомленная длинным ремонтом, Лиля уехала на Черное море, в Сочи. В поезде ей попалась симпатичная попутчица, и всё мужское население вагона их обихаживало, о чем она не преминула сообщить Володику и Осику — Лиля всегда спешила поделиться с ними своим успехом у мужчин, наверное, чтобы не забывали, как им повезло. Из Сочи она пишет «мальчикам», что каждый день ест шашлыки и клубнику, что комнатка ее выбегает прямо на море, а море ежеминутно меняет цвет.

А возвратившись в Москву, Лиля окунается в водоворот светских радостей. Она шутливо сообщает гастролирующему по Крыму Маяковскому:

«Мы живем роскошно, весело и разнообразно: по понедельникам у нас собираются сливки литературной, художественной, политической и финансовой Москвы... В остальные дни Ося бывает у женщин (Оксана, Женя), а я езжу в Серебряный Бор к одним из представителей живущих там “верхов” — Тайе (кто это, выяснить не удалось. — А. Г. ) и Альтеру. Только не завидуй, Волосит!» [272]

Но в вихре развлечений нашлось немного времени и для работы (судя по всему, неоплачиваемой). Лиля неожиданно втянулась в деятельность ОЗЕТ — Общества землеустройства еврейских трудящихся. В районе Евпатории государство тогда пыталось создать еврейские земледельческие колонии — затея довольно странная, учитывая, что место для колоний было выделено сухое и степное, а свезенные для земледелия евреи все были горожанами, не приученными к полеводству. Тем не менее по заказу ОЗЕТ планировались съемки документального фильма о быте и работе переселенцев. Режиссером был Абрам Роом, автором сценария — Шкловский, субтитры писал Маяковский, а Лиля стала ассистентом режиссера — в титрах она значилась как организатор съемок.