Алиса Ганиева - Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века [calibre 3.46.0]

«...в 10 ч. вечера банкет в Доме Союзов для делегатов с реш[ающими] и совещ[ательными] голосами и для некоторых приглашенных. Сема говорит, что жен писателей решили не приглашать, “оттого, что они все неинтересные”, а вместо них приглашают разных актрис! Иностранные писатели приглашаются с женами!» [447]

Лиля в это время взялась писать с Кулешовым новый сценарий «Лейла и Сергей», но из этого проекта ничего не вышло.

Осенью все встречаются в Кисловодске — Ося отдыхает там по путевке, туда же на какое-то время приезжают Эльза и Арагон (подлечить Арагону почки), потом прибывают Лиля с Виталием и Агранов с Валей. «Каждый вечер бываем у Яни. Виталий спустил уже 4 кило, а я только 2!» — пишет Лиля вернувшемуся в Москву Осипу. В новом письме сообщает:

«Вчера же, вечером, были в санатории НКВД, ели простоквашу, слушали джаз, даже потанцевали с Виталием, потом кинооператор Цейтлин (кот[орый] привез Леве радио), он живет там, показывал нам замечательные фокусы» [448].

Бильярд, походы на природу, сосновые ванны, концерты, кормежка медведей — жизнь Лили была сплошной феерией впечатлений.

Впрочем, 1934 год прошел не так уж и гладко. Примаков был арестован — правда, всего на неделю или две. Подержали, потомили, но потом признали, что ошиблись, и выпустили. Лиля считала это кошмарной случайностью.

На декабрь намечалось празднование пятнадцатилетия Червонного казачества, и в ноябрьской «Правде» поместили статью Примакова с фотографией. А 1 декабря выстрелом в затылок был убит Киров. Сталин поручил разбирательство Агранову. Непосредственных участников убийства приговорили к расстрелу, но уже разматывались бесконечные клубки надвигающегося Большого террора. Кто на самом деле заказал Кирова (не Сталин ли?), неясно до сих пор, но под предлогом мести за это убийство еще полягут тысячи невиновных. Несмотря на траур, «Правда» всё же напечатала еще одну статью Примакова к юбилею Червонной казачьей дивизии. Дивизию даже наградили орденом Ленина, и от Лилиного сердца как будто отлегло.

Стрельба в подвале

В конце января в «Правде» напечатали постановление Совнаркома СССР о введении Виталия Примакова и еще пяти командиров в состав Военного совета при народном комиссаре обороны. И пока Лиля продолжала заниматься желтым двенадцатитомником Маяковского, а Осип чах на оперных премьерах, Примаков появлялся на страницах главной газеты страны: там печатались то его новая статья, то групповая фотография, где он рядом с Ворошиловым, Тухачевским, Буденным...

Именно с газетой «Правда» в руках Лиля позирует Давиду Штеренбергу, с которым они когда-то вместе квартировали в Полуэктовом переулке. А незадолго до этого ее пишет Николай Денисовский, присутствовавший при выемке мозга Маяковского.

В разговоре Лили со Штеренбергом выяснилось, что у него в записной книжке сохранилось ненапечатанное стихотворение Маяковского, Лиля обрадовалась и велела включить его в уже стоявший под парами второй том собрания сочинений поэта. Обсудили и больного Малевича, который уже лежал обездвиженный и молил Штеренберга о помощи; пришли к выводу, что ситуация безнадежна и остается только утешать его. Рак не вылечишь, а Наркомпрос не дожмешь. Был написан и портрет Примакова в азиатском халате, картой и браунингом на столе, но он не сохранился. Лиля пишет с красковской дачи Осипу в Таджикистан, куда тот отправился с Женей и Кулешовым выбирать натуру для фильма:

«Давид кончает мой портрет — не похоже, но очаровательно — это главное, а для сходства я снимусь в фотографии Кулишева. Утром позирую Давиду (он хочет летом написать твой портрет), вечером играем в “31”».

Примаков меж тем пошел на повышение. Его назначили заместителем командующего войсками Ленинградского военного округа. Парочке были предоставлены дача в Тарховке и квартира на улице Рылеева (в пяти минутах ходьбы от Лилиной старой петроградской квартиры на улице Жуковского). Жили теперь на два дома и на два города. На ленинградской даче и в ленинградской квартире всегда держалась отдельная комната для Оси и Жени. В их дома продолжали забредать самые разные люди — военные, художники, охотники, театралы. Впрочем, Варламу Шаламову, заскочившему на Спасопесковский завизировать свои воспоминания о Маяковском, там сделалось не по себе: «Лиля Юрьевна и Осип Максимович жили в квартире Примакова. Мне это не понравилось. Почему-то было больно, неприятно. Я больше в этой квартире не бывал» [449].

А Лидия Чуковская долго не могла прийти в себя от вида Лили: «...разговор набрел на Маяковского и Бриков — я рассказала о нашем детиздатском однотомнике и о поездке моей и Мирона Левина в Москву к Брикам. Общаться с ними было мне трудно: весь стиль дома — не по душе. Мне показалось к тому же, что Лили Юрьевна безо всякого интереса относится к стихам Маяковского (что-что, а уж это точно был навет или заблуждение. — А. Г. ). Не понравились мне и рябчики на столе, и анекдоты за столом, и то, что Лили Юрьевна выбежала из ванной в столовую в рубашке, штанишках и с большими лиловыми бантами на чулках — без халата, а за столом сидели, кроме меня и Мирона [Левина] (поэт, поклонник творчества Маяковского. — А. Г. ), приехавших по делу, Примаков, Осип Максимович и “наша Женичка”. Более всех невзлюбила я Осипа Максимовича: оттопыренная нижняя губа, торчащие уши и главное — тон не то литературного мэтра, не то пижона. Понравился мне за этим семейным столом один Примаков — молчаливый и какой-то чужой им» [450].

Агранов в это время тоже справлял новоселье — аж в Кремле. А Примаков с энтузиазмом затевал революцию в отдельно взятом военном округе. Пока ворошиловско-буденновская конница увлекала армию в трясину прошлого, он проводил первые в стране воздушно-десантные учения. Борьба между преданным Сталину, но ретроградным Ворошиловым и блестящим прогрессистом Тухачевским и его приближенными, война между жеребцом и бронемоторами набирала обороты.

В декабре 1935 года Лиля написала второе письмо Сталину, ставшее решающим и в ее собственной судьбе, и в посмертной судьбе Маяковского и оказавшее влияние на политику партии в области литературы. Лиля всё переживала, что Маяковского издавали мало, крошечными тиражами (а в тиражах она была кровно заинтересована как один из обладателей авторских прав), что постановление правительства об увековечивании памяти поэта не выполнялось. По ее позднейшим словам, именно Примаков посоветовал изложить в письме все накопившиеся обиды. Там были, к примеру, строки:

«Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен и как был, так и остался крупнейшим поэтом нашей революции.

Но далеко не все это понимают.