Алиса Ганиева - Лиля Брик: Её Лиличество на фоне Люциферова века [calibre 3.46.0]

А дело было так. Сначала Арагон отступал от немцев в танковой дивизии, а после оккупации Франции за Эльзой по пятам ходили нацистские шпики. Потом Арагон вернулся, они с Эльзой чудом разыскали друг друга и принялись работать в антифашистском подполье. Просидели десять дней в плену у немцев при попытке пересечь демаркационную линию под Ниццей, потом скрывались то в Ницце, то в Лионе, то в каких-то деревнях, нелегально издавали газету и книги по всем отраслям науки и искусства. От них по всем городам отправлялись тайные курьеры и книжно-газетные коммивояжеры. Из первых зачинщиков организации в живых остались только они двое, а всё парижское отделение Сопротивления, их близкие приятели, было схвачено немцами.

Арагон стал очень знаменит, его чтили партизаны-маки. Эльза же писала неистово, теперь уже по-французски, и чудовищно много переводила. Она признавалась Лиле, выйдя, наконец, на связь в 1944 году:

«Я очень пристрастилась к этому делу, оно заменяет мне друзей, молодость и много чего другого, чего не хватает в жизни... — Я постарела, но морщины пока что приличные, а то бывает ведь, что с души воротит. Седых волос не видно оттого, что волосы белокурые, а то их много. Я уже привыкла к себе немолодой и не огорчаюсь, Бог с ней, с молодостью, тоже хорошего мало» [490].

После освобождения Франции Арагоны подыскали себе загородный дом — бывшую мельницу в Сен-Арну, где много работали и принимали друзей со всех концов света: Пабло Неруду и Любовь Орлову, Марка Шагала и Пабло Пикассо, Константина Симонова и Майю Плисецкую. Наведываясь потом во Францию, Лиля прожила там немало звонких недель...

Но это будет позже, а пока семья из четырех человек под конец войны вернулась из эвакуации в Москву: топили буржуйку, меняли вещи на продукты, считали карточки. У Сельхозвыставки (нынешняя ВДНХ) писателям выделили клочок земли, и Лиля сажала там петрушку и варила картошку в котелке над костром. Катанян-младший для какого-то школьного проекта описал тогдашнее содержимое Лилиной сумочки: «...рецепт для окраски волос, расписка о получении денег Фондом детей фронтовиков, жетоны на сдачу бутылок, пенсионная книжка, которую ей дали после смерти Маяковского, рецепт, лекарство в коробочке, папиросы, записная книжка, губная помада, неотправленное письмо, гривенник и доверенность на получение денег в “Окнах ТАСС”» [491]. Он вспоминал, что, несмотря на войну, Лиля Юрьевна обожала, когда стол был красиво сервирован сохранившейся посудой, и какой вкусный кофе она варила из собственноручно обжаренных и смолотых зерен с щепоткой соли. На пятидесятилетие Маяковского она сама приготовила манную кашу, и гости ели ее холодной, присыпая корицей. А в хрустальном бочонке она смешала крюшон, как делалось на приснопамятных заседаниях ЛЕФа.

Исполнительница романсов Татьяна Лещенко-Сухомлина записала в военные годы:

«Лиля Юрьевна Брик позвала к себе. Пришла я вечером, у них дома — Европа и уют. Лиля так умеет его создать: кофе у нее изумительно вкусный, стол красиво накрыт, тарелочки, нарядная скатерть, красивые чашки — и у Лили такой вид, будто у нее три домработницы! Сидит элегантная, чудно причесанная. В. А. Катанян и Осип Брик обожают ее и уважают. Она очень умна и очень женщина, и всегда такой будет, хоть и в сто лет. В ней большой шарм... Осип Максимович сидел и, по-моему, пристально в меня всматривался — у него умный, очень серьезный взгляд. Удивительно умеет он с людьми; вот Лиля Юрьевна бывает резкой — со мной никогда, но при мне с иными бывает нетерпимой, а он, мне кажется, мог бы с любым ладить» [492].

Татьяна Лещенко тоже не избежала влюбленности в Лилю. «У нее такие маленькие беззащитные руки... — восторгалась она в декабре 1944 года. — Очень красивые, маленькие ноги, круглые, теплые темнокарие глаза и рыжие волосы...» И примерно тогда же рассуждала: «Удивительно, сколько гадостей говорят о ней до сих пор, а ведь она уже немолода, пора бы и перестать. Я вполне понимаю, что Маяковский мог так любить ее и как Осип Максимович до сих пор и навсегда ее любит. В ней есть высокого плана трезвость, несмотря на всех ее иногда и “низких” любовников... Лиля Юрьевна умна, проста...» [493]

Новый, 1945 год встречали в приподнятом настроении — чувствовалось, что войне скоро конец. Пришли Наташа Брюханенко, художники Денисовский, Штеренберги, Гринкруг. Татьяна Лещенко пела романсы, подыгрывая себе на гитаре. Пришел актер и чтец-декламатор Владимир Яхонтов, один из первых исполнителей с эстрады поэм Маяковского, с женой, актрисой Еликонидой (тоже Лиля) Поповой. Яхонтов, кстати, так страстно любил Маяковского, что ударными концертами (бывало и по 80 за месяц) собрал деньги на танк, который получил имя «Владимир Маяковский» и дошел аж до Берлина. В июне 1945-го Яхонтов вместе с Левитаном вел репортаж с Парада Победы, а через три недели написал резкое письмо правительству и выбросился из окна своей квартиры...

Кто только не гостил у Лили! У нее всегда бывало шумно. Еще накануне войны в Спасопесковский зачастили молодые поэты-студенты Павел Коган, Борис Слуцкий, Николай Глазков, Михаил Кульчицкий. Последнему перед его уходом на фронт она подарила шерстяные носки, кулек сахара и платок (по другим версиям — походную мыльницу) Маяковского. С войны Кульчицкий и Коган не вернулись.

Борис Слуцкий в разговоре с Аркадием Ваксбергом вспоминал:

«Надо было только раз увидеть Лилю Юрьевну, чтобы туда тянуло уже, как магнитом. У нее поразительная способность превращать любой факт в литературу, а любую вещь в искусство. И еще одна поразительная способность: заставить тебя поверить в свои силы. Если она почувствовала, что в тебе есть хоть крохотная, еще никому не заметная, искра Божья, то сразу возьмется ее раздувать и тебя убедит в том, что ты еще даровитей, чем на самом деле. Лиля сказала мне: “Боря, вы поэт. Теперь дело за небольшим: вы должны работать, как вол. Писать и писать. И забыть про всё остальное”. И я ей поверил» [494].

О влиянии Лили Юрьевны на молодую поросль поэтов можно судить и по воспоминаниям, оставленным о Николае Глазкове Юлианом Долгиным. Они с Глазковым образовали литературную группу небывалистов, которая потом раскололась на небывалистов Востока (Глазков) и небывалистов Запада (Долгин). Последний вспоминал:

«Большие лучистые глаза Лили Юрьевны вместе с ее улыбкой — сноп света! Понятно, она уже не молода и не победительна, как прежде, но глаза и улыбка — те же... Вскоре в ее доме появился и Борис Слуцкий. Между прочим он сказал Лиле Юрьевне:

— А вы знаете, есть у нас такой чудак... Личность странная, но стихи талантливые...

— Что ж! Приведите его ко мне. Любопытно познакомиться.

Глазков был представлен Лиле Брик. И — совершенно непредвиденно — сразу вытеснил из поля зрения именитой хозяйки дома всех прочих.