Евгений Карнович - Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий [репринт, старая орфография]

Въ другой статьѣ высказано было о личности Фотія слѣдующее мнѣніе: «Строгій поборникъ православія и въ то же время распорядитель громадныхъ богатствъ графини Орловой, Фотій умѣлъ придать себѣ вѣсъ въ высшихъ кружкахъ тогдашняго во многихъ отношеніяхъ распущеннаго общества, имѣлъ доступъ во дворецъ, обличалъ сильныхъ міра сего и вообще нѣсколько поднялъ значеніе русскаго духовенства, до того тогда униженнаго, что издавались даже распоряженія, чтобъ помѣщики подносили священникамъ и причту, приходящимъ со святынею, лишь опредѣленное количество рюмокъ водки».

Еще болѣе похвалы воздается Фотію въ предисловіи къ рукописному «Начертанію его житія», бывшему у покойнаго от. М. Я. Морошкина. Здѣсь прямо говорится, что описаніе житія Фотія «сдѣлано съ тою единственною цѣлью, чтобы снять хотя нѣсколько завѣсу съ тайной подвижнической жизни почившаго, явить міру въ наши скудныя вѣрою и благочестіемъ времена ту истину, что не оскуде преподобный, и оправдать человѣка, котораго молва людская огласила и нерѣдко оглашаетъ доселѣ тяжелыми для благоговѣйнаго сердца слухами» [25] Нѣкоторые подвижники Новгородскаго Юрьева монастыря передаютъ о Фотіи разныя легенды — плоды досужей фантазіи и, какъ намъ довелось лично слышатъ, сѣтуютъ, что этотъ «мученикъ» (!) до сихъ норъ не причтенъ въ ливу святыхъ (изъ «Русс. Стар.»). ).

Наконецъ, въ разныхъ статьяхъ встрѣчаются отрывочныя замѣтки о Фотіи, направленныя не въ похвалу ему.

Изъ всего, что намъ пришлось прочитать написаннаго или самимъ Фотіемъ или о немъ, можно сдѣлать слѣдующій общій выводъ:

Юрьевскій архимандритъ Фотій, какъ монахъ, по своимъ отношеніямъ къ Орловой и по пользованію ея богатствами, не представляетъ вовсе идеала строгаго отшельника. Его самохвальство и заносчивость вовсе не подходятъ подъ уровень иноческаго смиренія и только продолжительныя молитвы и воздержаніе отъ пищи составляютъ отличительныя черты его монашескихъ добродѣтелей. Какъ настоятель Юрьева монастыря, онъ довелъ его не только до образцоваго порядка, но и до изумительнаго благолѣпія, что, конечно, не трудно было сдѣлать на счетъ громадныхъ пожертвованій богачки Орловой. Затѣмъ, Фотій представляетъ довольно замѣтную личность по тому только, что на немъ ярко отражается то религіозное, политическое, нравственное и умственное состояніе русскаго общества, въ какомъ оно находилось въ исходѣ первой четверти текущаго столѣтія. Важенъ тотъ фактъ, что аскетъ-монахъ, человѣкъ безъ всякаго образованія, безъ такой силы ума, которая могла бы тяготѣть надъ другими, безъ всякаго знанія общественной жизни, получаетъ вліяніе среди мірской знати и даже подаетъ совѣты по важнѣйшимъ дѣламъ государственнымъ. Не доказываетъ ли, однако, это близорукость тогдашняго правительства и отсутствіе твердо усвоенной имъ системы дѣйствій? Дѣйствительно, несмотря на всѣ восхваленія личныхъ добродѣтелей императора Александра Павловича, послѣдніе годы его царствованія представляли сильное разстройство и непослѣдовательность во всѣхъ правительственныхъ мѣрахъ, такъ какъ наряду съ чрезвычайною распущенностью, прикрываемою гуманностью и либерализмомъ, принимались иной разъ крутыя мѣры и противъ того, что прежде допускало и даже поощряло само правительство. При такой шаткости государственныхъ порядковъ, при неувѣренности правительства въ самомъ себѣ, при томъ религіозномъ направленіи, въ какомъ и мистицизмъ, и лицемѣрное благочестіе были главною основою, не представляетъ ничего особеннаго вмѣшательство Фотія въ государственныя дѣла подъ предлогомъ огражденія спокойствія въ государствѣ религіею, которой въ свою очередь грозила опасность, со стороны ея явныхъ и тайныхъ враговъ. Безъ всякаго, однако, сомнѣнія, Фотій, какъ простой монахъ, никогда не отважился бы на рѣшительный шагъ передъ государемъ, или же попытка его явиться совѣтникомъ царя была бы безуспѣшна, если бы у него не было въ высшемъ обществѣ сильной поддержки въ лицѣ графини Орловой и такого могущественнаго союзника, какимъ былъ Аракчеевъ. Безъ ихъ содѣйствія и участія, всѣ обличенія Фотія не только оставались бы гласомъ вопіющаго въ пустынѣ, но и не доходили бы даже по своему назначенію. Но вся обстановка Фотія сложилась такъ, что онъ и свои собственные взгляды и замыслы выдвинувшей его партіи могъ высказать тому, кто «одною чертою пера въ три минуты» могъ уничтожить все то, на что указывали ему, какъ на зло, гибельное для государства и церкви. Фотій воспользовался этимъ и при томъ подъ самымъ благовиднымъ предлогомъ, какъ инокъ православной церкви, явившись ея поборникомъ передъ тѣмъ, кто своею мірскою властію могъ охранить ея неприкосновенность и ея первенствующее значеніе въ государствѣ. Едва ли мы ошибемся, если скажемъ въ заключеніе, что всѣ дворскіе происки и подкопы, въ которыхъ участвовалъ Фотій, были главнымъ образомъ разсчитаны на религіозную впечатлительность императора Александра Павловича. На него должны были подѣйствовать туманносмѣлыя рѣчи Фотія, о христіанскихъ добродѣтеляхъ котораго была предварительно распущена около государя самая благопріятная молва.

КНЯЗЬ А. Н. ГОЛИЦЫНЪ. Съ гравированнаго портрета Райта.

Особое значеніе Голицына въ русскомъ обществѣ. — Предсказанія Чегодаева его матери. — Покровительство Перекусихипой. — Зачисленіе въ пажи. — Внимайіе Екатерины П къ маленькому Голицыну. — Сближеніе его съ великимъ княземъ Александромъ Павловичемъ. — Опредѣленіе Голицына ко двору великаго князя. — Смерть Екатерины. — Благосклонность Павла къ Голицыну. — Опала. — Высылка изъ Петербурга. — Пребываніе въ Москвѣ.

Князь Александръ Николаевичъ Голицынъ извѣстенъ какъ одинъ изъ самыхъ видныхъ русскихъ сановниковъ въ концѣ первой и въ началѣ второй четверти текущаго столѣтія и какъ одинъ изъ приближеннѣйшихъ лицъ къ императору Александру I. Кромѣ того, онъ въ исторіи духовной нашей жизни и въ современномъ ему русскомъ обществѣ является въ такомъ особомъ, своеобразномъ обликѣ, въ какомъ не явился ни одинъ изъ нашихъ сановниковъ. Въ свѣтскомъ обществѣ на него смотрѣли какъ на человѣка благочестиваго, почти какъ на святаго. Пишущему эти строки приходилось въ дѣтствѣ встрѣчать старика князя Голицына. Онъ благословлялъ дѣтей и возлагалъ имъ на голову руки и затѣмъ продолжалъ прерванный разговоръ, который онъ велъ на французскомъ языкѣ. По сохранившимся дѣтскимъ впечатлѣніямъ, надобно предполагать, что Голицына, — въ тѣхъ знакомыхъ ему домахъ, гдѣ онъ бывалъ, — принимали не столько съ почетомъ, какъ знатнаго вельможу, сколько съ тѣмъ уваженіемъ, какое оказывается высшимъ представителямъ церкви. Его дѣятельность въ религіозной сферѣ заставляетъ обратить на него особенное вниманіе нашихъ историковъ. До сихъ коръ объ его личности имѣется весьма тало подробныхъ свѣдѣній; они встрѣчаются преимущественно, такъ сказать, въ-разбросъ, а потому въ нихъ нѣтъ той цѣльности, какая бываетъ необходима, чтобъ объяснить умственный и нравственный складъ замѣчательнаго чѣмъ-либо человѣка.