Ирина Лобусова - Диббук с Градоначальницкой

Мадам Зоя так и говорила: бальная зала. Залой она, по привычке людей старшего поколения, называла большую гостиную. Но в этом старорежимном, таком необычно парадном слове «зала» была вся та простота души таких вот старых людей, которую еще не успели заклеймить определением «мещанская».

Выросшая на криминальном дне, проводя свои дни в самых мерзких притонах порта и Молдаванки, мадам Зоя никогда не видела настоящих бальных зал, да и где бы она могла их видеть? Простодушная, немного робеющая перед высшим светом, мадам Зоя вкладывала в слово «зала» весь тот даже не понятный ей самой трагизм. Это было достижением, успехом — иметь заведение с «бальной залой», и мадам Зоя гордилась собой. А потому не понимала, что в глазах Володи и Тани выглядит жалко и печально.

Несмотря на ранний час, некоторые девицы уже встали и шастали по коридору — нечесаные, заспанные, в нижнем белье, они тупо смотрели на вошедших мутными после короткого сна глазами. В этих глазах не было ни удивления, ни интереса — так фабричный рабочий смотрит на надоевший станок.

Заведение мадам Зои, как и все остальные заведения в городе, было скопищем самых разнообразных пороков, и далеко не редкостью было появление таких вот парочек — он и она, — подбирающих себе девушку для совместных любовных утех.

Кого только ни видели эти стены! Группы мужчин разного возраста и вида, две женщины, которые искали третью, старики с фотографической камерой, желающие лицезреть и снимать любовные утехи двух, трех или даже больше девушек…

Самые низменные страсти, самые отвратительные пороки, животные инстинкты, похоть, жестокость — все это источило мраморные ступеньки, ведущие к заведению. И девицы ничему не удивлялись — они были привыкшими ко всему, эти жалкие инструменты для принятия городских отходов, давно лишенные элементарных чувств и желаний, а потому лишь смотрящие на клиентов тупыми, уставшими глазами.

Таня хорошо помнила этот взгляд: именно так — тупо и жалко смотрели ее подруги с Молдаванки, каждый вечер выходя на улицу. Для Тани этот взгляд был страшней тюрьмы, страшней ножевой раны.

Именно поэтому она предпочла воровство и разбой такому вот погружению в вязкую бездну, болотную жижу людских пороков. Все эти девушки были беспомощными, жалкими жертвами большого города, собственной глупости, алчности, бесхарактерности, лени. Таня никогда не могла быть жертвой. Лучше уж — смерть.

Погруженная в такие печальные воспоминания, она не смущалась ни капли, а вот Володя, наоборот, чувствовал себя явно не в своей тарелке.

Итак, мадам Зоя объявила, что проведет их в залу, и распахнула широкую дверь. Внутри было темно. В воздухе стоял гнилой, застоявшийся запах сигаретного дыма, алкоголя, дешевых духов, пота и немытых человеческих тел. Слава богу, в заведении не подавали еду, только напитки, поэтому к запаху не примешивались ароматы дешевой кухни, которые всегда витали в воздухе дешевых забегаловок.

Мадам Зоя быстро прошла к окнам и распахнула ставни. Серый свет пасмурного утра осветил картину ночного разгрома. То, что ночью выглядело весело и ярко, в обнажающем свете утра становилось жалким и печальным.

Стулья были перевернуты, крышка рояля раскрыта. На полу валялись пробки из-под шампанского и бумажный серпантин. Поблескивали осколки стекла от разбитых бокалов. На обивке дивана расплылось темное пятно от вина. Володя задел ногой пустую бутылку, и с жутким грохотом она покатилась через комнату, пока не зацепилась за стул. Мадам Зоя заметно смутилась:

— Не убиралися с ночи. Уборщица позже приходит.

— Мы не порядок пришли проверять, — немного резко ответил Сосновский.

Перед визитом в заведение мадам Зои Таня и Володя очень внимательно прочитали показания, которые тайком дал Володе Петренко. Эти бумаги он вынул из дела, совершая должностное преступление. Но Володя честно обещал их вернуть через два часа.

Петренко был зол. Ему уже сообщили, что дело об убийстве Сандольского у него забирают, его будет вести секретный важный чекист, который уже прибыл из Москвы.

Петренко уже был вызван на ковер, где ему сообщили об этом. А также устроили нагоняй, посоветовав поменьше концентрировать свое внимание на бытовых разборках, имея в виду убийства, а побольше заниматься разгромом банды Алмазной. Банда налетчиков в городе никому не была нужна.

От начальства Петренко вышел злой как черт. А потому с легкостью отдал бумаги Володе. До прибытия следователя дело находилось у Петренко.

Эти документы представляли собой несколько показаний тех, кто гулял в ресторане «Парус». Петренко был следователем ретивым, приступал к новому делу со всей возможной энергией. А потому опросил почти всех — конечно, кроме высокого начальства, до которого не смог дотянуться. Впрочем, начальство ушло домой перед приходом проституток, не желая ударять лицом в грязь перед подчиненными.

В показаниях было написано одно и то же. В заведение пришли восемь девиц: три старые, всем знакомые проститутки, и пять новеньких. Одна из новеньких ушла с Сандольским.

— Мадам Зоя, — начал Володя, — вы в беде, и ваше счастье, что к вам пришли мы с товарищем, а не из ГПУ.

— Ой вэй… — Мадам Зоя ухватилась за голову, прекрасно осознавая то, что случилось с ней. Шутка ли — убийство чекиста! И за меньшее большевики спускали шкуру.

— А потому вопрос, — Сосновский сделал паузу, не сводя строгих глаз с лица бывшей Рыжей Зайки, — и советую отвечать как можно откровеннее и точней.

— За все, за все скажу, — закудахтала мадам Зоя, заламывая руки.

— Сколько новых девушек появилось у вас в заведении?

— Четыре.

— За какой срок?

— Первая, самая давняя, — пришла неделю назад. Вторая и третья — четыре дня назад. И наконец четвертую я взяла за день до гульки в «Парусе».

— Что значит взяла?

— Обмен был. Обменялась с Сонькой Кацапкой, шо возле Привоза бодегу держит. Я ей двух своих, а она мне посвежей.

Володя и Таня знали, что это было распространенной практикой: девицы постоянно кочевали из заведения в заведение — хозяйки обменивались ими.

— И этих четырех вы отправили в «Парус»? — продолжал Володя.

— Ну да! И трех старушек… Ну, тех, кого клиенты любят. Семь в двух машинах и поехали.

— Все семь живут в этом заведении?

— Нет, только четыре новенькие живут, три старушки снимают квартиры в городе.

— То есть три старожилки вашего заведения не знали новеньких в лицо? — вдруг вступила в разговор Таня.

— Нет, — мадам Зоя повернулась к ней, — да и не все девицы знают одна за другую.

Таня победно потрясла бумажкой. Володя удивился:

— Ты о чем?

— Считать умеешь? — воскликнула она. — Смотри, написано черным по белому! В «Парусе» было восемь! Восемь проституток! А мадам Зоя говорит: три старожилки и четыре новенькие! Четыре новенькие! Итого — семь.