Ирина Лобусова - Диббук с Градоначальницкой

Таня это заметила, но промолчала.

— Пойдемте в комнату, — она двинулась вперед. — Туда, где надпись.

Словно нехотя, раввин последовал за ней.

В спальне, где был убит чекист, стоял просто невыносимый запах: его издавали пропитанные кровью простыни, которые никто до сих пор не убрал, поскольку это было запрещено следствием.

Володя отдернул шторы с окна. Это можно было сделать свободно — основные следственные процедуры уже завершились. Теперь ждали, когда к делу приступит секретный комиссар из Москвы, потому и оставили все в первоначальном виде. Но Сосновскому было на это плевать. Запах плюс темнота — от этого заболит голова у кого угодно! А он всегда, будучи чувствительным к мелочам, терялся, поняв, что что-то происходит не так. Поэтому держался изо всех сил.

Поскольку обои были бумажными, писать на них можно было легко, и когда надпись вдруг потемнела, теперь она более отчетливо стала смотреться на светлых обоях над кроватью.

На стене пугающе и зловеще проявились черные буквы: «Йитгадал вейкткадаш шемей раба беальма девера гиреутен, вейамлих».

Раввин, спотыкаясь, подошел поближе и принялся внимательно их рассматривать. Лицо его при этом было белым как мел. Было видно, что ему очень страшно в этой комнате и он сдерживает себя из последнего.

— Это идиш, — наконец произнес он, — но… не совсем. Скорее это похоже на какой-то набор знакомых слов. Судя по тому, как это написано, писал их человек, для которого идиш — не родной язык.

— Интересно, — глянула на него Таня, — вы уверены?

— Да, — кивнул раввин. Было похоже, что он боялся это произнести

— Ну хорошо, а могло быть так, что этот человек забыл идиш, долго не практиковался в письме на нем, например, ну, много лет? Слыша, к примеру, только в детстве? — не отставала Таня.

— Да, скорей всего, это так и есть. На самом деле очень мало осталось в Одессе семей, которые в домашнем кругу, между собой, разговаривают на идиш. Конечно, такие есть. — Раввин говорил запинаясь. Но потом пришел в себя. — В основном это люди старшего поколения. Не такие грамотные, чтобы писать. Про письмо на идиш сложно рассуждать — найти человека, который хорошо пишет, значительно сложнее, чем того, кто свободно разговаривает на этом языке.

— Вы можете перевести надпись? — Таня махнула рукой, прерывая речь раввина.

— Попытаюсь, — потупил он глаза, однако через секунду воодушевился. — Очень похоже на набор слов, хотя… Дословно это звучит так, но за правильность я не ручаюсь, вы же понимаете? Иухадал — шестой раб раба царства какого-то учителя. Ну да. Возможно. Что там еще? — Он запнулся. — Одно я могу сказать с точностью — это каббалистская надпись. Она имеет отношение к каббале.

— А почему вы так считаете? — спросила Таня.

— Число шесть, — раввин попытался это показать. — В каббале это особое число, имеющее определенную силу. Раб царства — то же самое. А вот Иуха- дал. Похоже на какое-то имя.

— Демона? — догадалась Таня.

— Возможно. — раввин помялся, словно не желая отвечать.

— Или это имя. диббука? — бросила Таня наугад.

— Возможно, — так же ровно ответил раввин и посмотрел на Таню исподлобья. — Диббук — это злой дух, душа умершего человека. А каждый человек имеет имя. Чтобы изгнать диббука, необходимо назвать его по имени. Это очень важная часть ритуала.

— Значит, диббука можно изгнать? — вступил в разговор Володя, молчавший до того момента.

— Можно, — кивнул раввин. — Но это сложно сделать. Есть особый ритуал, опасный и тяжелый. Невыносимое испытание для человека, которого пытаются спасти от диббука.

— А можно прямо сказать, что в убийцу чекиста вселился диббук? — в лоб спросила Таня.

— Это очень возможно, — ответил раввин. — Диббук преследует живые злые души. Для того, чтобы завершить свою миссию на земле, диббуку необходимо тело — живой человек. Праведного человека он не тронет. А вот грешника… — он запнулся. — В любом случае могу сказать одно: тот человек, который оставил на стене эту надпись, знает о диббуке и каббале не понаслышке.

— Этот человек еврей? — Тане нужна была определенность во всем.

— Скорей всего да, — кивнул раввин. — Я бы не очень поверил, что православный оставил бы подобную надпись. Но это лишь мое мнение. Стоит слухам просочиться наружу.

— Не бойтесь, я понимаю всю серьезность того, что я увидела, и того, что вы сказали. Все это останется между нами, — поспешила успокоить его Таня.

— Тогда я не знаю, чем еще могу быть вам полезен, — развел руками раввин.

— Можете! — Таня не была намерена отступать, хотя понимала, что ее настойчивость может граничить с наглостью. — Я хочу узнать все о диббуке. Почитать о нем в вашей библиотеке.

— Зачем? — Голос раввина дрогнул. Но Таня в нем абсолютно четко услышала враждебность.

— Понимание легенды даст мне представление о том, как мыслит убийца, — спокойно пояснила она, — ведь именно ради этого убийца разбил зеркала и оставил надпись на идиш — чтобы навести нас на такой след. Убийца одержим легендой о диббуке. Я же ничего не знаю о нем. Поэтому мне нужна ваша библиотека.

— Библиотеку закрывают, — с горечью произнес раввин, — большевики забирают здание для своих нужд. И я ничего не могу с этим поделать.

— Тогда я должна успеть до того, как они это сделают, — настойчиво произнесла Таня.

В этот раз библиотека выглядела совершенно иначе, похоже, до нее добралось то, что называлось «национализацией». Столов не было, их уже вынесли. Вдоль стены одиноко стояли несколько расшатанных на вид стульев. Книги были свалены грудой прямо на пол. У Тани мучительно сжалось сердце. Это жуткое зрелище сразу вызывало в ее памяти переезд, эвакуацию, войну, то есть все то, что неожиданно врывается в привычную жизнь людей и потрясает ее.

В библиотеку она пришла на следующий день после того, как раввин прочитал надпись. И он успел подготовить нужные ей книги, отложив их на один из стульев.

— Все равно вы ничего бы не нашли в этом разгроме, — с печалью произнес он. — А вы узнали что-нибудь, новое? — он посмотрел на Таню своими грустными глазами.

— Мы предполагаем, что менора находилась у убитого чекиста, — сказала Таня. — Каким образом оказалась у него — пока непонятно. Но я узнаю. Сейчас менора у убийцы.

— Я всегда верил в вас, — с каким-то странным выражением произнес раввин и ушел, оставив Таню одну.

Жадно, с нетерпением она открыла отложенные книги…

Как она уже знала, в еврейской мифологии диббук — это злой дух. В дословном переводе это слово означает «прилепившийся», то есть диббук — это душа умершего злого человека. В земной жизни его держат совершенные им злые поступки и преступления, и он пытается завершить свое предназначение в другом теле.