Кауфман Спунер - Раздробленный свет

Возможно ли, что, несмотря на все наши различия, несмотря на то, что мы никогда не понимали друг друга, шепоты тоже не хотят быть одни?

Помоги нам в выборе.

Не могу. Я не могу сказать вам, что если вы останетесь и будете учиться у нас, научитесь понимать нас, то ваш вид будет в безопасности. Потому что если вы останетесь, ярость, горе и боль неизбежны. Жить — значит чувствовать все это.

Так вы хотите, чтобы мы ушли?

По эту сторону разлома, в этом мире, нет ничего определенного. Но единственными щитами от тьмы являются моменты, которые приносят свет, и вы видели это в этих людях, в их историях. Они уникальны, и все они одинаковы. Я не могу придумать лучшей брони. И мы можем научить вас, как создавать собственные щиты.

Подумайте обо всем, что вы узнали от нас, обо всем, через что мы прошли, о каждом выборе, который сделали шестеро из нас, что привел нас сюда. Испытав это, почувствовав жизнь, любовь, доверие, веру... вы действительно хотите отказаться от всего этого, чтобы быть в безопасности ?

Я жду ответа, но его нет. Я чувствую, как их разум отдаляется от моего, и настойчивый рывок, который я инстинктивно узнаю, привязывает меня к моему собственному миру, к моему собственному телу. На мгновение мне хочется прильнуть к этому миру, к осколкам другого существования, которое ни один человек не сможет по-настоящему понять.

Но я должна позволить всему этому ускользнуть и раствориться в свете, снова окутав себя ревущей тишиной. В мои мысли вползает один образ, пара сцепленных рук… и с ним голос, произнесший: «Я выбираю тебя».

Я не вернусь. Боль — это все, что есть, все, что я есть, все, что я могу дать. Я больше не один из вас, и я не могу снова стать частью вас. Я не могу вернуться домой.

Мы - часть тебя. Ты так долго был один, но ты всегда будешь принадлежать нам.

Больше нет. Я - месть. Я - страх. Я - все, что вы должны оставить позади.

Мы научимся переносить тьму. Они покажут нам как.

Вы не можете понять. Я... я не принесу вам этой боли. Мне было невыносимо видеть, как их разделяют. Пожалуйста, просто отпустите меня. Дайте мне умереть.

Если это действительно то, чего ты хочешь, выбор за тобой. Но мы видели, как ярко светит в темноте, как сладко музыка наполняет тишину. Все эти годы ты знал только тень и безмолвие, и нам так много нужно тебе показать. Спасти тебя.

Я не стою спасения.

Мы все стоим спасения.

Откуда вы знаете?

Мы никогда не можем знать, не по-настоящему.

Но мы верим.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

ГИДЕОН

КТО-ТО ШЕВЕЛИТСЯ РЯДОМ СО МНОЙ, и когда промаргиваясь, я открываю глаза. Голубые искры все еще мельтешат передо мной и я осознаю тепло Софии на своей груди. Мы в моей берлоге? Она во сне перекатилась на мою половинку кровати?

На мгновение я оказываюсь в невероятно огромном пространстве, мои мысли бегут с бесконечной скоростью... а затем, мгновение спустя, это пространство сжимается, возвращаясь ко мне, пока мир снова не обретает правильный размер и форму.

Правда выплескивается на меня, как ведро холодной воды, наэлектризованная и внезапная. Мы лежим на полу, заваленные обломками разлома, как куча мусора, и я сжимаю Софию в руках.

- Сработало? - шепчет она устало. Затем, словно спохватившись, добавляет: - Мы живы?

Ребра в синяках, плечо болит в том месте, где я, кажется, приземлился на него, но я сажусь, оглядываясь в поисках остальных.

Я сразу вижу Флинна и Джубили. Она бормочет проклятия на другом языке, которому, должно быть, научилась у него, судя по тому, что он похоже понимает его. Я встречаюсь взглядом с Флинном, и он поднимает руку, показывая, что с ними все в порядке.

Проследив за его взглядом, я вижу свернувшись калачиком Тарвера в центре зала. Он начинает выпрямляться, двигаясь так, словно каждая его часть испытывает боль. Как старик.

- ...черт возьми, что это было? - стонет Джубили.

- Разрушение разлома освободило шепотов, - отвечаю я, пытаясь подняться на ноги, но безуспешно. — Это сработало на Элизиуме, когда в разлом прыгнули Тарвер и Лили. Это сработало на Эйвоне с тобой. Она сказала, что они пытаются прорваться, и так как она не хотела, чтобы они... мы подумали, может они помогут нам остановить ее.

Рядом со мной София втягивает воздух, когда я произношу имя Лили

- Гидеон, где Лили?

- Она просто... - голос Флинна затихает. - Она исчезла. Ее затянуло в разлом вместе с вами.

Мой взгляд лихорадочно обшаривает зал, и я снова пытаюсь подняться на ноги. Я шатаюсь и падаю на колено, когда мои ноги отказывают. Нет. Нет, нет, нет. Я чувствовал ее в разломе. В то мгновение, когда мы попали в это бесконечное пространство, я почувствовал ее там, я знаю это.

Раннее утреннее солнце пробивается сквозь прорехи в корпусе «Дедала», прогоняя тени, так что ей негде спрятаться. Ее отец лежит в углу разрушенного зала, глядя на разлом, словно проводит какие-то мысленные вычисления или дискутирует с кем-то.

Когда я делаю вдох, беспомощно пытаясь понять, что делать дальше, свет резко меняется. Ленивые, голубые искры разлома становятся неистовыми, и зал темнеет, будто весь свет вытягивается из нашего пространства в одну точку.

Мягкий электрический гул в разломе заполняет пространство без предупреждения, и когда искры становятся невыносимо яркими, он поднимается до пронзительного крика, нарастающего каждую секунду.

С другого конца зала Ли что-то кричит нам, но я не слышу ее из-за гула. Я различаю слова только в последний момент: «убирайтесь». Двигаясь как единое целое, мы с Софией карабкаемся по груде обломков, чтобы укрыться за ней с другой стороны, в это же время Тарвер спешит в другой конец зала, а Флинн и Ли вместе перекатываются за цементную глыбу. Мое сердце колотится, в ушах звенит, легкие сжимаются, зал дрожит... и кажется, что в любую секунду «Дедал» распадется вокруг нас.

Оглушительный рев заглушает оглушительный гул разлома, и перед тем как я закрываю глаза, я вижу, как металлическая рама, содержащая свет, раскалывается на тысячи сверкающих осколков, зависающих в воздухе подобно звездам. Голубые искры змеятся в безумном танце, рассыпаясь вокруг нас.

А потом наступает тишина. Полное молчание.

София первая приходит в движение, ползет назад по куче обломков, что укрывала нас, и протягивает мне руку сверху. Я хватаюсь за нее, переплетая наши пальцы, и забираюсь к ней, приподнимаясь на локтях. Остальные тоже выползают из своих укрытий, чтобы посмотреть. Свет по-прежнему на месте, снова слившийся в высокую овальную форму вокруг разлома. Но там, где когда-то было холодное бледно-голубое свечение разлома, теперь сияет золотым, переливающимся, насыщенным светом.