Шерри Томас - Незыблемые выси

такое уж наказание, как он всегда считал. Здесь Тит был просто одним из мальчиков, без

утомительного дворцового этикета и груза надежд своей страны. И если бы постарался, то,

возможно, начал бы получать удовольствие от юности вдали от всего, что ненавидел, будучи

правителем Державы.

И возможно, просто возможно, он мог бы даже забыть на несколько лет об обязанностях,

наложенных на него матерью. Лиходей никуда не денется, а Тит хоть немного порадуется жизни.

Куда спешить? Что плохого в том, чтобы не посвящать подготовке каждую свободную минуту?

От развернувшихся перспектив голова шла кругом. Тит мог бы веселиться. Завести

друзей. Он даже точно знал, как сошелся бы с другими – тот воздушный шар, о котором

рассказывала леди Уинтервейл, все еще хранился в каретном дворе Виндзорского замка. Для

мальчиков из пансиона миссис Долиш он стал бы грандиозным открытием.

Волнение все нарастало. Тит никогда не думал, что у него может возникнуть столько идей

для забав. Уже в пансионе, переодевшись и умывшись, он сел, чтобы еще помечтать об этой

такой возможно прекрасной будущей жизни.

92

http://lady.webnice.ru

Шерри Томас «Незыблемые выси»

Тит механически постучал пальцем по обложке «Lexikon der Klassischen Altertumskunde»

и превратил немецкий справочник обратно в то, чем он был на самом деле, в дневник своей

матери. И, опять же по привычке, стал листать чистые страницы. Но мысли витали далеко: Тит

уже придумывал, как заставить Уинтервейла почувствовать себя одним из них, хотя бедняга

скорее со скалы прыгнет, чем полетит на воздушном шаре.

Случайно взгляд упал вниз, и Тит с изумлением обнаружил на страницах запись. Дневник

был единственной реальной связью с матерью, и откровения в нем появлялись столь редко, что

теперь сердце забилось быстрее.

«25 апреля 1021 державного года».

За день до ее смерти.

«Пока что самый худший день. Удар настолько страшный, что я вне себя от горя.

Мир охвачен огнем, все горит. Я как-то различаю фигуры, летающие в море дыма. Их

настойчиво преследуют маги верхом на вивернах, у них ускорители чар.

Заклинания дальнего действия бывают смертельно опасны. Многие из них наносят

смертельный ущерб. А ускорители чар есть лишь у самых лучших.

Я задерживаю дыхание. Само небо как будто объято пламенем. Мелькают заклинания.

Один из убегающих магов падает.

– Нет! – Ночь пронзает крик. – Нет!

Упавший маг не ударяется о землю. Вместо этого некая сила прерывает его падение в

двадцати футах от земли. С шумом опускается летучий ковер, и тот, кто им управляет,

затаскивает к себе тело мага.

– Revivisce omnino! – хрипло кричит ездок. – Revivisce omnino!

Павший маг никак не реагирует. Он уже мертв.

Это могучее заклинание, но даже самые сильные оживляющие чары не способны вернуть

из мира смерти.

– Не смей умирать! Не сейчас! Не смей, Тит!

Нет, только не мой Тит.

Потом я вижу его лицо, и это мой ребенок, он еще юноша – и вот, повержен.

А мир пылает.

Видение растворилось, но ущерб нанесен. Я уничтожена.

Еще только вчера я заставила Тит пообещать сделать все возможное, чтобы свергнуть

Лиходея. Он дал клятву, мой серьезный ребенок, уже несущий на плечах груз всего мира.

И вот какую награду получил за это обещание – ужасно короткую жизнь и

насильственную смерть.

Никогда еще я себя так не ненавидела.

Рядом со мной крепко спит сын. Я задержала его до поздней ночи, желая провести с ним

как можно больше времени перед казнью. И он бодрился, пока его не свалила усталость.

Могла бы я? Могла бы утром, когда Тит проснется, велеть ему выбросить Атлантиду из

головы и просто наслаждаться всеми преимуществами, которые дарует его положение?

Чуть не разбудила его, чтобы так и сделать. Но, положив руку на его плечо,

продолжить не смогла. Невозможно встать на пути приоткрывшегося будущего, даже если

ты сосуд Ангелов.

В эти дни дневник почти всегда под рукой, и после долгих сомнений я открыла его и

теперь записываю видение, поместив сразу за двумя другими: как Тит крадется по библиотеке

Цитадели, и как Алект с Калистой обсуждают смерть инквизитора. У меня нет ни малейшего

представления, относятся ли эти видения к одной непрерывной линии будущего, но Тит в

93

http://lady.webnice.ru

Шерри Томас «Незыблемые выси»

момент смерти был одет в тунику с капюшоном, очень похожую на ту, что была на нем в

предыдущем видении.

Когда закончу запись, я возьму руку моего мальчика, положу себе на щеку и молча буду

просить у него прощения, бесконечно. Это не возместит то, что я у него отняла, но больше я

почти ничего не могу сделать.

Прости меня, сын мой.

Прости меня».

Тит едва мог понять слова матери – страница вся тряслась. А когда положил дневник на

письменный стол и сжал все еще дрожащие руки в кулаки, оказалось, что он все равно не может

разглядеть буквы, смазанные и искаженные застывшей в глазах влагой.

За несколько минут до казни мама сказала ему: «Не все будет потеряно», и Тит всегда

успокаивал себя верой в то, что она нашла какое-то основание для покоя и умиротворения.

На самом деле принцесса шла на смерть, содрогаясь от мысли о его грядущем.

По лицу текли слезы. Тит уже был юношей. Сколько времени у него осталось? Сколько?

Достаточно, чтобы завершить то великое дело, которое она ему поручила? По ту сторону, когда

они снова встретятся, Тит хотел бы утешить маму, сказать, что жизнь все-таки не оказалась до

жути короткой, ведь путь того, кому удалось свергнуть Лиходея, определенно не назовешь

напрасным.

Но пока что он даже не нашел великого мага стихий. И нельзя было предсказать, сколько

еще времени это займет. Тит спрятал лицо в ладонях. Ему следовало бы подготовиться много

лучше.

Много, много лучше.

Где-то за дверью раздался взрыв смеха. Младшие мальчишки болтали в коридоре, затевая

что-то веселое. Ощущая шип в сердце, Тит вспомнил свой краткий миг «почти что счастья»,

шанса на нормальную жизнь.

Больше об этом речи не шло – никаких новых друзей или легендарных прогулок на

воздушном шаре. Только работа. А потом, после, еще работа.

Он вытащил палочку, указал ею на последнюю страницу с описанием видения и пометил

символом черепа. Затем направил палочку на свой висок.

Тит колебался.

Он солгал самому себе. Подавление воспоминаний помогло не стереть конкретные детали,