Вадим Скумбриев - Долгая полночь

Наплевав на всё и вся, Жанна собиралась проваляться в постели по меньшей мере до третьего часа[1], и лишь спросила у Эвена:

— Где хозяева?

— Думаю, будет лучше, если они расскажут сами, когда вернутся, — помедлив, ответил шотландец.

Печально вздохнув, Жанна закрыла глаза и отвернулась к стене, натянув одеяло на плечи. Переубеждать телохранителя было бессмысленно. Иногда ей казалось, что его и вовсе не существует как человека, а это хитрый дух влез в тело мужчины и тщательно притворяется, отводя Жанне глаза. Эвен никогда не высказывал неудовольствия или враждебности, хотя часто в открытую не соглашался с мнением колдуньи. Свои обязанности он воспринимал как должное, и даже когда Жанна заставляла его шнуровать себе сапоги или прислуживать за столом, выполнял всё это с удовольствием.

Почему тебе это нравится? — спросила она однажды, пока Эвен стоял за спиной и расчёсывал её густые рыжие волосы.

Потому что выполнять приказы красивой женщины — совсем не то же самое, что служить тощей старой дуре , – ответил он.

Тогда Жанна забыла об этом, а потом как-то спросила, под кем же раньше ходил Эвен. Тот уклонился от ответа, и больше Жанна ни о чем не спрашивала. Она знала, что если надавит посильнее, он сломается, но ей почему-то не хотелось этого.

А потом был одержимый, едва ли не сильнейший из тех, с кем приходилось встречаться Жанне. И вселилась пришедшая из-за грани сущность не в маленького Шарля, сына короля, а в одного из мастеров меча, рыцаря. И когда Жанна вошла в проклятую церковь, где заперся одержимый, тот напал на неё никаким не колдовством, а самой обычной сталью. Первый же удар едва не снёс колдунье голову, и лишь мастерство и меч Эвена спасли её от гибели.

Что-то изменилось после того в душе Жанны. Она не понимала Эвена – он отличался от всех предыдущих спутников. Она пыталась найти ключ к нему, но все попытки ломались о стену чужого разума.

Первым, кого король приставил к ней пять лет назад, во время первого задания, был пожилой граф де Шатильон. Вряд ли Филипп додумался до этого сам – наверняка решение принимал коннетабль. Так или иначе, но вместо горячего юнца с забитой романтическими глупостями головой Жанна получила ещё одного наставника, относившегося к ней исключительно по-отечески. И лишь спустя годы оценила мудрость этого решения.

Граф без труда нашёл подход к юной колдунье – у него было шесть дочерей и бескрайнее море опыта. Долгими днями, покачиваясь в седле, он научил её всему, что не посчитал нужным или о чем попросту забыл Рауль де Бриенн. Когда сражаться, а когда отступать, чем опасен тот или иной человек и в чем его слабости. Прямой и честный, коннетабль учил её, как драться ножом, граф же рассказывал, как победить, не доставая его из-за пояса. И Жанна впитывала знания, как губка. Пока дочки аристократов корпели над латынью, рукоделием, музыкой и этикетом, Жанна училась говорить на разных языках, понимать обычаи чужих людей и защищаться от интриг.

И когда через год граф всё же отошёл в мир иной, покоряясь старости, Жанна рыдала по нему куда искренней, чем жена и слуги.

Потом были другие. Был оруженосец Флоран, умевший красиво петь и играть на лютне — Жанна с удовольствием слушала его песни. Был Шарль де Баланьи, надутый, надменный рыцарь, искренне считавший Жанну своей Прекрасной Дамой. Правда, обязанности Дамы у него почему-то смешивались с обязанностями служанки и наложницы, на что колдунья неизменно обещала лишить телохранителя мужской силы — и после очередной такой угрозы мессир Шарль сам попросил коннетабля о другой службе. Были ещё многие, считавшие Жанну тёмной крестьянкой и сменявшиеся один за другим – до тех пор, пока не появился Эвен.

И вот уже полгода он ходил за Жанной молчаливой тенью, верный и всё время спокойный, как скала. Жанна знала о нем жалкие крохи и не пыталась лезть глубже.

Все эти мысли роились в голове, точно стая мух, и, не выдержав, Жанна всё же встала готовить обед. Жан не держал ни повара, ни даже кухарки, пищу себе готовил сам, и от стряпни этой у Жанны сводило зубы. Раз уж ей суждено пробыть в проклятом городе ещё несколько дней – а может, и дольше, она, по крайней мере, будет хорошо питаться.

А вкусно поесть Жанна любила, хоть из-за походной жизни это ей и удавалось весьма редко. Она могла сколько угодно не любить Париж, но зато там можно было отведать сдобных пирогов и приготовленное с дорогими восточными пряностями жаркое — здесь, в Руайяне, такого не водилось. Впрочем, Жанну нисколько не смущала варёная свинина с ржаным хлебом и горохом, а на сладкое – пара яблок с вафлями и мёдом. Это всё равно было куда лучше того, что она ела в доме матери.

По правде сказать, для обеда было ещё рановато, но вчера колдунье удалось лишь мельком перекусить, и теперь желудок настойчиво требовал пищи.

— Сегодня пятница, -- заметил Эвен, заканчивая нарезать мясо. Жанна не впервые использовала его в качестве поварёнка, но телохранителя это не смущало.

– И что?

– Постный день, – он с каменным лицом высыпал мясо в котелок.

– Вот пускай монахи его и соблюдают, авось жир сгонят, – проворчала Жанна и тут только поняла, что шотландец смеётся. – Эй! Ты никогда раньше не шутил!

– Иногда ведь нужно начинать.

Колдунья обескураженно покачала головой. Подобное поведение было совсем не похоже на Эвена – только что, в конце концов, она об этом думала. И вот он словно подслушал её мысли.

– Что будет дальше? – спросила она, пощупав хлеб – старый, но ещё мягкий. – Может, ты и песню мне споёшь?

– Нет. Я и петь-то не умею.

– Да, от такого менестреля все зрители разбегутся, – вздохнула Жанна. Ей всё же удалось хоть немного пробить эту ледяную стену. Пусть случайно, пусть она не понимала, как, но первый шаг был положен.

Она вдруг призналась себе, что не хотела бы потерять шотландца, как многих других. Она нашла его случайно, но так и не выпустила из рук.

В тот день Жанна была зла, точно стая баргестов. Она едва успела прибыть в предместья Реймса, как лишилась очередного телохранителя. И больше того, телохранитель хотел убить её. По приказу королевы. И хоть перед смертью он не сказал прямо, Жанна была уверена, что Филипп де Валуа знал об этом.

А потому, увидев казнь на площади, колдунья не колебалась ни мгновения. Ей требовался сопровождающий, и сейчас устроил бы любой висельник. Больше того: висельник был бы лучше любого из напыщенных гордецов Филиппа, с которыми она не могла больше чувствовать себя в безопасности.

Эшафот здесь возвели недавно – он ещё не потемнел от времени и пролитой крови, а дерево дышало свежестью. Как и всегда при казнях, народу на площади столпилось немало. Люди гомонили, что-то кричали, глядя на плаху, возле которой уже стоял на коленях осуждённый.