Ахто Леви - Улыбка Фортуны

Когда Серый занес последний чемодан, а их было всего пять, все одинаково большие, тяжелые и новые, он почувствовал, как в душе зашевелился какой-то червь, совсем небольшой такой червячок, возможно, намного меньше, чем необходимый для зла крючок; внезапно мир будто перевернулся и он вдруг потерял чувство равновесия. В голове с неуловимой скоростью замелькали мыслишки: «У тебя одна пара штанов, ты беден, девушки тебя из-за этих видавших виды штанов не любят, а этот тип... возможно, он спекулянт». Мысли и чувства нахлынули, пропали, и стало в душе холодно, пусто.

Оказывается, соблазн велик. Ведь все просто: решиться — будут деньги, девчонки, друзья и веселье. И оправдание в собственных глазах у тебя есть — на завод или на фабрику, на стоящую работу тебя не берут, не доверяют, считают низким и недостойным существом. Тебе не верят. Но нужно ли оправдать это недоверие? Возьмет Серый эти чемоданы — и недоверчивые начальники будут правы. И у Серого опять не будет покоя, а только страх, унижение, стыд. Нет, уж лучше быть кем угодно, даже «вышибалой».

А этот товарищ с «подушкой» под рубашкой оказался всего лишь колхозным селекционером, в чемоданах же было сортовое зерно.

Рефлекс авантюрной жизни

Рыжий пропал, и о том, что он получил пятнадцать суток, Серый узнал в тот день, когда его самого выпустили из вытрезвителя, куда его завела шляпа. Гуляя по городу, он увидел в стеклах витрины одного

магазина свое отражение и вдруг нашел, что выглядит недостаточно элегантно. Не мешало бы приобрести новые брюки, но на них не хватало денег, и тогда он решил избавиться от потрепанной фуражки и купил шляпу за восемь рублей. Элегантности сразу прибавилось. Едва он вышел из магазина в новой шляпе, как встретил Карася, которого своим видом весьма удивил. К тому времени, когда они дошли до заведения Барабана, чтобы обмыть шляпу, к ним присоединились еще несколько личностей, а когда через несколько часов закончили «обмывку», Серый совершенно не соображал, что ноги его несут не в сторону «Дружбы», а в сторону вытрезвителя, где он наутро себя и обнаружил в обществе какого-то человека, который ползал на четвереньках и бормотал:

— Шерт возьми, где же мои жубы,— после чего он выудил из-под шкафа челюсть и вставил ее в рот.

Рыжий, которому постоянно не везло, получил пятнадцать суток из-за мухи. Толкаясь по улицам, как бешеный слон, он как-то вломился в молочный магазин, где старенькая продавщица налила ему стакан молока. Он собрался его выпить, но тут заметил муху. Она была дохлая, но плавала в молоке, и обида захлестнула Рыжего.

— Ты что!.. Старая... (он применил нецензурный термин, обозначающий неприличную женщину), мухами торгуешь! — рявкнул он свирепо, не замечая, что в магазин тихо вошел молоденький младший лейтенант милиции. Интеллектуальная беседа Рыжего с продавщицей закончилась скверно: ему дали пятнадцать суток принудительных работ и возили на городскую свалку собирать утиль и металлолом.

Выпустили из милиции Рыжего и Серого в один день. Оба они были мрачные, а Рыжего сильно угнетал еще и тот факт, что он лишился волос. Серый отделался штрафом и внушением, но для него и этого было достаточно — он простить себе не мог: столько времени держался и из-за дурацкой шляпы... Выйдя из милиции, они оказались в объятиях Евгения и Карася, которые им обоим сердечно сочувствовали. Рыжему приспичило в баню, он давно не мылся, и Евгений пригласил всех к себе домой, где Рыжий может вымыться в ванне. Предложение было принято.

Квартира Евгения производила впечатление: две большие комнаты, кухня, ванная, балкон, мягкие кресла, ковер, буфет... Книжные полки с новенькими томами, телевизор, радио — все новое.

— Вот кто жить умеет! — объяснил Карась, имея в виду жену Евгения.

— Дом у нее — гастроном, деликатесы какие хочешь. А недавно они мотоцикл отхватили за бесценок, уценили так, что комар носа не подточит.

Женька извлек из холодильника бутылку коньяка и предложил выпить, но Рыжий решил сначала помыться. Тогда Женька принес ему чистое белье и отмахнулся от протестов Рыжего: «Подумаешь, белье... Пустяк!»

— Хочешь, я тебе «кадра» раздобуду? — деловито предложил Евгений, когда все расселись в мягкие низенькие кресла вокруг маленького полированного столика и вкушали коньяк с ароматным кофе.— Есть девка одна на примете — музыкантша. В школе работает. Моя жена ее хорошо знает. «Левых» она, кажется, не зашибает, квартирка у нее однокомнатная, но девка зато, говорят, хозяйственная. И что самое важное — тихая.

— Она не то чтобы красивая, но тебе с ней не детей крестить,— продолжал Евгений.— Она тебя с искусством, познакомит. Книжки ты уже читаешь, а вот с музыкой ознакомишься — совсем культурным человеком сделаешься. А насчет детей можешь не волноваться. У нее такая структура: как родит, так и помрет. Болезнь у нее какая-то сердечная. Но тебе это не помешает, глядишь — наоборот.

Разморившийся после ванны, захмелевший от коньяка, в чистом

белье, побритый, Аркадий развалился в кресле, вытянув далеко вперед ноги: из угла в угол рта ходила потухшая сигарета.

— Что... — говорил он бессвязно,— музыкантша... Как звать? Лариса, Лорка, стало быть... Все равно. Давай ее, музыкантшу эту, полезем в искусство, один черт!.. Налей еще.

В это время вошла еще молодая, немного располневшая женщина, брюнетка, густо покрытая косметикой. Эта женщина, видимо, не жалела ни красок, ни «левого» лака, чтобы нравиться красавчику Женечке с чудными ресницами.

— А-а! Жена...— пьяно и одобрительно протянул Женя, лениво оглянувшись. — Галка моя, иди, знакомься с парнями... Как тебя? — спросил у Рыжего, будто позабыв его имя. — С Аркашей. Хороший парень, за муху пострадал... Эге-эге-ге!

Вдруг им стало невероятно весело, засмеялись все сразу, и Женя обстоятельно рассказывал жене о том, как Рыжий мухе, плавающей в молоке, позавидовал. И Гале тоже было смешно. Она закурила, лихо выпустила спиралью колечки дыма и пошла в кухню за рюмкой для себя. Вместе с рюмкой принесла еще бутылку коньяка, чем вызвала восторженный рев мужчин. Когда же она снова удалилась — за закуской, Женя шепотом сообщил:

— Заметьте, какая послушная. Что хочешь сделает, намекни только.

И ноги вымоет, и воду выпьет. Не баба — клад!

Он предложил выпить за женщин.

— Иди сюда, Галя! За баб пьем. Ура!

Он был в ударе, ему нравилось красоваться собой, квартирой, женой, нравилось, что он так ловко устроился. Тут он заметил присутствие Серого и набросился на того с вопросами. Не хотелось Серому распространяться о своих делах, но говорить о чем-то надо было. Он коротко рассказал, что пытается устроиться на работу.

— Хочешь, я тебе такую дам бумагу, что везде устроишься, где захочешь, — вдруг сказал Евгений, вскочил, ушел в другую комнату. Вернулся он с какой-то бумажкой.