Лора Ли - В объятиях волка

Он продвинулся поближе. Еще ближе.

Матиас снял винтовку и, дожидаясь, наблюдал. Ждал. Еще чуть-чуть вправо, думал он. Он почти взял его.

Седеющая голова Видаля выглянула из-за дерева, которое защищало его, и Матиас выстрелил. Пуля настигла в ночи лоб пораженного Видаля, и ублюдок упал. Агенты заполнили пространство в то же время. Десятки из них падали с неба, спускаясь на нейлоновых веревках со спрятанного ночью черного вертолета, который остановился сверху. Матиас покачал головой на выбор времени Джонаса и проскользнул обратно в ущелье, чтобы забрать свою пару.

Грейс никогда не думала о смерти. Ее мысли со встречи с Матиасом были наполнены мечтами о будущем и планами показать ему, что значит быть частью семьи. Но, когда она почувствовала, как пуля вошла в ее грудную клетку, только смерть была у нее на уме. Странно, но она чувствовала не ту боль. Было холодно, а не жарко. Грейс, казалось, что ее тело заполнено льдом, а не острой болью, которую представляла себе. Она оцепенела, но была все же в состоянии двигаться.

Она должна была двигаться. Должна была помочь Матиасу. Хотя бы в последний раз должна была сделать что-нибудь ради него. Ей удалось вытащить оружие из его кобуры и помочь сдерживать солдат-койотов, переполненная решимостью забрать с собой, по крайней мере, некоторых из них, если она, действительно, умирала. Матиас не сможет помочь ей, пока это не закончится, поэтому она боролась, сдерживая рваные крики, которые вырывались из ее груди.

Не от боли. Она не чувствовала боль, просто знала о ней. Грейс хотела плакать от того, что теряла. Потому что чувствовала, что стала более слабой, чувствовала слабость от потери крови, охватывающую ее ум, думала об уходе от Матиаса навсегда. Думала о боли, которую он будет чувствовать, когда она уйдет. Ей потребовалось несколько недель, чтобы вытащить улыбку из него, и она помнила острые ощущения, которые ей принес звук его первого смеха. У нее было чувство, что Матиасу редко приходилось смеяться. Грейс лежала на земле, смотрела в трещину между валунами, оружие выпало из ее руки, мучительный стон сорвался с губ.

Она не хотела оставлять его. Хотела наблюдать за тем, как он играет в футбол с ее братьями. Хотела следить за тем, как ее мать трясется над ним, и увидеть, что отец одобряет его.

— Матиас, — прошептала она, наконец, чувствуя его около нее снова. Выстрелы прекратились. Неужели все койоты были мертвы? Она надеялась на это. Хотела, чтобы они все умерли.

— Грейс. Грейс! — Она слышала панику в его голосе, чувствовала его руки, переворачивающие ее, и знала, что он видит кровь.

Она моргнула.

Шок, гнев и мука сменялись на его лице, заполняли его взгляд и доставляли ей боль. Она очень не хотела видеть боль на его лице.

Рассвет приближался, освещая место, в котором они скрывались, затеняя его травмированное лицо и невероятные глаза цвета виски.

Он плакал. Грейс слышала его плач, хотя то, что он говорил, не имело смысла. Она подняла руку, чтобы дотронуться до него. Всего лишь одно последнее прикосновение. О, Боже, она не хотела оставлять его. Хотела снова лежать с ним, хотела целоваться, чувствовать его прикосновения.

— Матиас, — прошептала она. Грейс любила его имя, любила его лицо и сердце.

— Даже не думай оставлять меня, Грейс, — он прижал что-то к ее груди. — Ты слышишь меня? Даже не думай оставлять меня. — Он так высокомерен. Смотрит на нее, как будто его отказ отпустить ее был всем, что необходимо. — Грейс, клянусь Богом, если ты умрешь, я никогда не буду носить джинсы. Никогда не буду есть пирог. Пристрелю чертовых футболистов. Не думай умирать у меня на руках!

Она улыбнулась. Грейс была так рада, что это даже не причиняло ей боли. Так странно, боль должна быть мучительной.

— Я люблю тебя, Матиас, — сказала она ему мягко. — Как земля любит дождь, как цветок любит солнце. — Грейс так устала. Так устала и так напугана. Она не хотела оставлять его. Ее дыхание начало замедляться, когда слезы, которые она не смогла сдерживать, начали скатываться из ее глаз.

— Грейс! — он кричал на нее, пока ее ресницы трепетали. — О, Боже, Грейс, оставайся со мной! Оставайся со мной!

Она так устала. Коснулась его лица, чувствуя, как его рука сжимает ее пальцы на его грубой щеке, и она боролась, чтобы улыбнуться ему в ответ.

«Как цветок любит солнце», — эта мысль снова засела у нее на уме. Он согревал ее также, как солнце грело цветы.

— Я люблю тебя.

Грейс не могла больше оставаться с ним. Она пыталась. Пыталась, пока тихий плач отзывался эхом в ее голове, ощущая, как уходит далеко от него, и не могла остановить это. Когда ее глаза закрылись, и темнота накрыла ее, она могла поклясться, что слышала, как завыл волк. Матиас.

— Матиас, позволь медикам поработать над ней! — Джонас кричал ему в лицо, потому что Матиас боролся с руками, отделяющими его от Грейс.

Она была такой слабой. Запах ее крови был в его мозгу, и агония ударила по нему сильнее, чем когда-либо его били в лабораториях.

Матиас боролся, как зверь, пытаясь вырваться из лап Пород, удерживающих его. Добраться до Грейс. И держать возле себя.

— Ты, паршивый волк, послушай меня, — предплечье Джонаса врезалось в горло Матиаса, удерживая его голову, прижатой к валуну. Из Матиаса вырвалось еще одно чудовищное, мучительное завывание. — Она жива, Матиас, но, если ты не успокоишься, черт возьми, мы не будем в состоянии помочь ей. Ты понял меня? Мы не будем в состоянии помочь ей.

Серебряные глаза вспыхнули в свете рассвета, дикое выражение Породы Льва, который помогал удерживать его, наконец, сформировалось.

— Джонас! Грейс.

— Помоги нам, Матиас, не беси меня, — произнес Джонас, его клыки опасно увеличивались. — Она жива. Если мы хотим спасти ее, то должны быстро двигаться, и ты должен успокоиться. — Предплечье сильнее надавило на его горло, когда Матиас начал бороться против него снова. — Ты можешь, черт возьми, успокоиться, Матиас? — вопил Джонас ему в лицо.

— Пока она дышит, — прокричал он в ответ.

— Хорошо! Отправляемся, — Джонас освободил его, и только тогда Матиас увидел носилки, к которым была привязана Грейс, и медика, отчаянно пытающегося спасти ее. — Запрыгивай. — Джонас толкнул его к широкой металлической корзине, используемой, чтобы перевозить раненых от земли к колеблющемуся вертолету выше. — Ты и медик. Больница уведомлена, и доктора Армани и Морри уже в пути.

Матиас сжал бок корзины, когда стал на колени с одной стороны от Грейс, а медик — с другой. Капельница была закреплена к ее руке, на груди был компресс.

Боже, они выстрелили ей в грудь. Он чувствовал, как горе бушевало в нем; теперь, зная, что может потерять ее, он понимал, что никогда не сможет перенести эту боль.