Марьяна Сурикова - Мотылек

Мир вдруг завращался перед глазами, и я увидела замок откуда-то сверху. На краткий миг померещилась мне картинка двух неподвижных тел у подножия старой башни, а потом меня потянуло куда-то вверх, и я полетела среди серых голых камней, обозревая унылый пейзаж, очутилась внутри мрачных пустых коридоров заброшенного древнего замка. Казалось, жизнь давно покинула его. Здесь было пусто и холодно, только тоскливый ветер гонял пожухлые листья по чёрному каменному полу. Комнаты без мебели, голодные зевы каминов, которые не топились много лет подряд. Лишь пронзительная тоска и одиночество обитали здесь.

Я вздрогнула от пробежавших по телу мурашек и очнулась. И словно увидела жизнь заново. Там, вдалеке, среди облаков летали птицы. Вокруг был живой мир, и солнце касалось ласковыми лучами кожи. Чувства окружали меня со всех сторон во всём своём многообразии. Боль была лишь частью, малой частью их проявления. Пока я живу, ничего не потеряно.

Я отступила назад, чтобы спуститься с подоконника, но каблук туфли попал в выбоину между камнями, я запнулась и качнулась вперёд, руки прошлись по камням, соскальзывая, сорвались со своей опоры, взмахнули в воздухе подобно двум крыльям, и вся прошедшая жизнь вдруг уместилась в один миг, промелькнувший передо мной до того, как я полетела к подножию башни. И последнее, что помню, прежде чем погрузилась в темноту, это лицо моего Джаральда, и тепло его рук вокруг своего тела.

Я возвращалась в сознание медленно, выплывая из вязкого серого тумана, раскрыла глаза, обнаружив себя на каменном полу, возле окна, и увидела Его.

Бледное почти восковое лицо, безумный взгляд, лихорадочный огонь, горящий в синей глубине. Дрожащие пальцы ощупывали мою шею, плечи, руки, а шальной взор метался по лицу, с жадностью всматриваясь в каждую чёрточку. Рядом раздавался тихий рык взъерошенного Рика.

— Жива, — выдохнул, будто не веря самому себе или отчаянно страшась услышать отрицательный ответ.

— Да.

Он сжал за плечи, привлекая к себе, до хруста тонких костей, до пронзительной боли в сердце.

— Не смей, никогда больше не смей, слышишь!

Я обняла его плечи, прижалась щекой к его щеке, чувствуя холодные капли, может мои, может его слезы.

— Почему, Джаральд, почему не хочешь, чтобы избавила тебя от себя? Ты будешь свободен.

— Нет! — он сжал ещё крепче.

— Почему не хочешь, чтобы я спрыгнула? — прошептала тихо-тихо, больше всего желая сейчас услышать его ответ.

— Потому что я прыгну следом.

Мой мотылек, лети к свободе,

Огонь не может слабо тлеть,

Способен опалить на взлете,

В нем суждено тебе гореть.

О мой огонь, уж выбор сделан,

Лететь на волю не могу,

Я променяю свои крылья,

Чтоб быть с тобой пока дышу.

Как больно любить, как страшно любить и какое великое счастье любить. Бесконечное время назад, в нашу первую встречу, когда с первого взгляда я потеряла сердце, еще не знала, сколь высокую цену придется заплатить за свои безумные чувства. Тогда я не была готова к этому, сейчас отдала бы все, не задумываясь.

Солнечный свет лился сквозь окна, и я очнулась от сладкой дремы, но не шевельнулась, наслаждаясь ощущением чудесной близости. Под пальцами мерно вздымалась обнаженная грудь моего графа, а моя голова покоилась на его плече. Я так и уснула вчера, утомленная, в его объятиях, зато как сладко было просыпаться сейчас. За окном властвовало морозное утро, а я нежилась в лучах расцветающей в душе весны. Так зеленая травка робко пробивает себе путь к яркому солнцу, раскрывает хрупкие листочки, чтобы со временем окрепнуть.

Это было наше первое утро после сказанных у окна западной башни решающих слов, после сделанного нами обоими выбора. Мне не забыть искаженных болью черт Его лица, Его взгляда и ужаса, заставлявшего дрожать пальцы, гладившие мои скулы. Рядом тихо рычал взъерошенный Рик, благодаря которому Джаральд и успел отыскать и поймать меня перед падением. Только на пса я не смотрела, я не могла отвести взора от мужа. Это созерцание доставляло истинное наслаждение, пусть и через боль, оно насыщало его впервые обнаженными предо мной чувствами, настолько сильными, что сложно было до конца осознать их глубину.

— Рози... — он сжал меня снова, потом встряхнул, потом поцеловал.

Бывают поцелуи, что святое причастие, они освобождают душу, благословляют ее светлым ликованием, наполняют самыми ясными эмоциями. Бывают поцелуи, грешнее порочной ночи, они отравляют, губят и дарят самое низменное, самое испорченное удовольствие. А бывают поцелуи, чудесно соединившие в себе все. Они заставляют тебя по-настоящему умирать от прикосновений другого человека, а потом возносят к бесконечно высоким, светлым вершинам. Так целовал меня Джаральд. Он давал отведать горькой отравы, чтобы после своей гибели я могла познать настоящий рай. Рай на земле рядом с обольстительным, удивительным, непостижимым мужчиной.

После его поцелуев я почти лишилась сознания и очень смутно помню, как он снес меня вниз, в кабинет. Вспоминаю, что сидела на его коленях, прижатая к широкой груди и слушала биение сильного сердца, покрытого белесыми полосками шрамов. О них я узнала гораздо позже, а в тот момент замерла в его руках, ощущая удивительное таинство между нами, словно на исповеди.

— Джаральд, — я чуточку отодвинулась, — я передумала прыгать, но нога подвернулась, когда попыталась сойти с окна.

Он оторвал взгляд от камина, снова посмотрел на меня, потом осторожно обхватил ладонями мое лицо, приблизил к себе.

— Я думал, что могу отказаться от тебя. — Голос звучал спокойно, но глубокие нотки, еще хранящие толику отчаяния, проникали в самую душу. — Если бы не поймал на краю окна, поймал бы с той стороны.

Мы уехали в Шотландию вместе в то чудесное утро новой жизни, когда я проснулась в его объятиях. Впереди лежал долгий путь не только в иную страну, но и друг к другу. Нам предстояло заново узнавать себя, научиться быть вместе без масок и щитов.

Это было удивительное путешествие и самое захватывающее в моей жизни. Прежде никогда не удалялась от дома так далеко. Нашу поездку с Александром на север Англии едва ли можно назвать благополучной, тогда я мало что замечала вокруг себя, зато теперь вовсю наслаждалась новыми открытиями. С Джаральдом ехать вместе через всю страну было невероятно занимательно. Он оказался опытным путешественником, и я только диву давалась, откуда у утонченного светского ловеласа такой опыт. Очень любопытно было узнать о его жизни до того, как он женился на моей мачехе. И однажды я подступилась к супругу с расспросами, а он отмахнулся, заверив, что ранняя седина меня не украсит. Тогда я предложила ему написать дневник как тот, который когда-то составил мой отец и, показалось, будто эта мысль запала графу в душу.