Марьяна Сурикова - Мотылек

— Больно, Рози? Нанесём мазь, и боль уйдёт.

Кожа начинала потихоньку гореть, а вот язык онемел, его я перестала чувствовать и не могла ничего ответить. Джаральд тем временем намылил губку и вымыл меня, убирая с кожи липкое масло, полил водой волосы, ласково проводя пальцами сквозь мокрые пряди и смывая с них грязь. Придержав за талию, ополоснул меня чистой водой и завернул в полотенце как маленького ребёнка. Уложил на кровать, на ту сторону, которая была ближе к горящему камину, и осторожно промокнул тело полотенцем, склоняясь и сцеловывая капли на груди, шее и животе. Я прикрыла глаза, а потом услышала тихий щелчок и ощутила, как отчим наносит на горящую отметину густую мазь.

— Сейчас станет легче, — негромко говорил он, медленными и лёгкими движениями, втирая снадобье в кожу. Когда гореть стало чуточку меньше, Джаральд принёс собственную рубашку, натянул на меня и заставил лечь под одеяло. Голова все ещё кружилась, но стены и пол покачивались перед глазами уже не так сильно.

— Спи, здесь ты в безопасности. Джим приехал со мной, он о тебе позаботится.

Я наблюдала, как отчим встал с кровати, прицепил пистолет на пояс и вставил шпагу в ножны. Он снова накинул поверх одежды тот самый тёмный плащ.

— У меня есть пара дел, Рози. Вернусь на рассвете, и тогда мы поедем домой. Спи.

Он улыбнулся странной опасной улыбкой, накинул на лицо капюшон и вышел за дверь. С лёгким щелчком ключ повернулся в замке с той стороны.

Голова все ещё кружилась, и в сон я повалилась быстро, а просыпаться оказалось очень больно. Горело клеймо и кололо сердце, не удавалось глубоко вдохнуть, от этого становилось только хуже. Я застонала, заворочалась в постели, подтягивая колени к груди, услышала щелчок, и дверь отворилась.

— Леди Розалинда, — Джим вбежал в комнату, как будто дежурил по ту сторону в коридоре.

Я продолжала стонать. Камердинер подошёл к кровати и, приподняв меня, немного сдвинул в сторону одеяло и смазал метку мазью. Жжение потихоньку стихло, а вот сердце кололо по-прежнему. Я прижала руку к груди, а Джим уже протягивал полный стакан воды и, снова придержав меня, помог его осушить. Устроив мою голову на подушках, он подтянул одеяло повыше и спросил:

— Что сделать, мисс? Позвать врача?

Я издала протестующий возглас, отрицательно качнув головой. Никого чужого не желала видеть рядом, да и стало чуточку легче. Обернулась к окошку, за ним уже светало. Вопросительно взглянула на Джима, а он только вздохнул в ответ.

— Не вернулся ещё.

Я снова сжала ладони у груди, в испуге глядя на камердинера. Языка не чувствовала по-прежнему, могла только мычать или стонать.

— Не волнуйтесь, не будет он понапрасну рисковать. Граф все продумал. Как узнал от леди Катрин, что вы в монастырь подались, сразу справки навёл. Ничего дурного про орден не говорили, но у хозяина осведомителей хватает. Кто-то донёс, что нечисто в этом месте, а позже узнали, как и когда эти так называемые покровители чёрные мессы в часовне проводят. Вот тут и сорвался хозяин в дорогу, а сам ведь едва на ноги поднялся.

До монастыря добрались, но, знаете, как бывает, запросто в такое место не попадёшь, даже за деньги не впустят. Хозяин и сказал, что желает в эту их секту вступить, а для того нужно специальный обряд пройти. Они как раз готовились к одному. Взнос потребовали, подписку бумаг особенных, ну и позволили вместе со всеми в монастырь войти. Благо граф вас ещё до мессы обнаружить успел, иначе какой ужас наблюдать бы пришлось. Знаете, уж чем хозяин ни увлекался, но подобными вещами никогда не баловался. Мерзость это, если не сказать хуже. Его только потому выпустили за ворота, что пока обряд не проведён, можно и отступиться. Граф ушёл, а мне велел здесь ждать, пока вас привезёт. Такая вот история, мисс.

Я махнула рукой, велев ему продолжать. Необходимо было знать, что Джаральд задумал сделать теперь.

— Бумаги у них имеются, по которым и графа обвинить можно. Но его светлость голыми руками не возьмёшь. В обряде он не участвовал, тому свидетелем сам архиепископ будет. Хозяин за ним и поехал. Шутка ли, под носом Его Высокопреосвященства такие непотребства творятся. Пусть своими глазами убедится, что в ордене происходит, ну а дальше уж инквизиторы решат, какие наказания богохульцам определить. Одно плохо, покровители эти сопротивляться начнут, люди не из простых, это точно. Вся надежда на его светлость, он из ситуаций и похуже выпутывался. Как вы, мисс, легче вам стало?

Я кивнула, и правда чувствуя, что боль отступила немного.

— Попробуйте ещё поспать, я рядом. Как только хозяин вернётся, так сам вас и разбудит.

Я не уснула, но погрузилась в странное состояние между сном и бодрствованием, когда тело тяжёлое, веки наливаются свинцом, но не можешь отпустить себя и улететь в мир сновидений. Резь в области груди немного притупилась, но я старалась дышать медленно и неглубоко. Полагаю, так сказывались последствия употребления порошка. Помню, мачеха говорила, что отец умер от сердечного приступа.

Чувства постепенно возвращались ко мне. Ещё ощущалось небольшое онемение, но оно медленно растворялось в звуках, эмоциях, впечатлениях. Я гнала сейчас все мысли из головы, чтобы не думать и не вспоминать, сосредоточилась на одном ожидании и вся обратилась в слух.

Его шаги я узнала сразу. Тихие голоса раздались по ту сторону двери, а потом послышался чёткий приказ: «Готовь лошадей, уезжаем немедленно».

Джаральд вошёл в комнату, а я все ещё не открывала глаз. Боялась, что если увижу его, не совладаю с собой, а сердце просто разорвётся от нахлынувших эмоций. Кровать прогнулась под его весом, длинные пальцы нежно провели по щеке. Мои ресницы дрогнули, и я решилась посмотреть на отчима.

Господи, какой же у него был взгляд — способный напугать самого хладнокровного человека на свете! Каштановые волосы спутались, длинные пряди прилипли ко лбу, на щеке тонкая рана, как от лезвия кинжала, порезы на руках, на груди, на боку, от него пахло потом и кровью.

— Едешь домой, ангел, или желаешь в другой монастырь? — он спросил тихо, зло, но была ли эта злость направлена на меня или существовала отстраненно, сама по себе, независимо от его чувств? Я медленно кивнула, а он вдруг схватил меня за плечи, поднимая резко, и поцеловал с той же яростью, что светилась в его глазах, с ожесточением, без нежности, как будто пытался забыть, стереть что-то из памяти, пройти очищение с моей помощью.

Когда я уже задохнулась в плену его губ, он выпустил мой рот, впился поцелуем в шею, прихватывая кожу губами. Он касался моих плеч, рук, груди, прикусил зубами вырвавшийся из плена рубашки сосок, а когда я задрожала в его объятиях, разжал ладони и уронил меня на подушки. Отвернулся, склонил лицо на руки и сидел так несколько секунд молча. Я привстала, превозмогая боль в груди, прижалась щекой к широкому плечу, закрыла ладонью рану, рассёкшую его руку от запястья до локтя. Он поднял голову, глубоко вздохнул, негромко и уже спокойно повторил: