Владимир Кирсанов - 69. Русские геи, лесбиянки, бисексуалы и транссексуалы

– Сергей! Если можешь, забудь вчерашний вечер. Я готов служить тебе.

Он тоже поднимается и смотрит мне в глаза.

– У тебя есть полтинник?

– Есть.

– Дай мне!

Он берет деньги и выходит на улицу. Раньше чем я успеваю сообразить, в чем дело, он возвращается и кладет передо мной коробку «Дукат».

– У тебя нет папирос…»

Вскоре Есенин попросит Эрлиха спать с ним в одной комнате. Он маниакально боится некого заговора с целью убить его. Вместе с Эрлихом он отправится за обручальными кольцами, когда решит жениться, и будет выбирать между двумя фамилиями – дочерью Шаляпина или Толстого. На квартире у последней жены – Софьи Толстой – для Эрлиха и Есенина будет выделена отдельная комната.

«Знаете, живу с нелюбимой, – будет он рассказывать о причинах своей грусти.

– Зачем же вы женились?

– Ну-у! Зачем? Да назло, вышло так…»

Последний брак его был сущей бессмыслицей. «Погнался за именем Толстой – все его жалеют и презирают: не любит, а женился» (Бениславская). Была ли у Есенина личная жизнь с Толстой? Это почти невероятно: он несколько раз срывался в Константиново, даже не сообщая о своем отъезде – только устно или запиской через Эрлиха.

24 декабря 1925 года Есенин едет в Ленинград. Он собирался обустроиться там основательно. Обзавестись квартирой вместе с приятелями – семьей Устиновых и Эрлихом, который ждал его в Ленинграде. В первый день приезда они только и успеют вместе с Эрлихом зайти к Клюеву, который обидел Сереженьку злоречивой рецензией на его новые стихи: «…если бы эти стихи собрать в одну книжечку, они бы стали настольным чтением для всех девушек и нежных юношей, живущих в России». Потом Эрлих устроит для Есенина ванну, они побреют друг друга. В шутливых разговорах Есенин передаст Эрлиху стихотворение… То самое – написанное кровью из-за отсутствия чернил…

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, –

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

Эти строки Вольф Эрлих прочтет уже после смерти Есенина.

«…Так и не узнала, что к чему». Фаина Раневская (27 августа 1896 – 20 июля 1983)

«В одну из наших суббот я поправлял Фуфин сползший верхний матрасик на тахте. Войдя в спальню, Фуфа наблюдала за мной, остановившись посредине комнаты. Потом тихо сказала: «Тебе будут говорить, что мы были с бабушкой лесбиянки». И беззащитно добавила: «Лешка, не верь!» …больше мы никогда не говорили об этом». Фуфой близкие называли Фаину Георгиевну Раневскую, а Лешка, Алексей Щеглов, – это внук ее подруги Павлы Вульф, которая стала для Раневской ее семьей на сорок с лишним лет. Разговор происходит в самом конце 1970-х. Только что отметили 80-летний юбилей народной артистки СССР Фаины Раневской. А Павла Леонтьевна Вульф (1878-1961) – «мой первый друг, мой друг бесценный» – скончалась на руках Фаины Георгиевны уже как двадцать лет назад. Раневская тяжело переживала эту смерть. «В жизни меня любила только П. Л.», запишет она на «клочках» своего знаменитого дневника в декабре 1966 года. «Мамочка», «мамочка моя дорогая», «золотиночка» – все это о Павле Вульф, которую пятнадцатилетняя Фаина Фельдман впервые увидела на сцене Таганрогского театра весной 1911 года…

Вообще Раневская любила рассуждать и в шутку, и всерьез на тему своего «лесбианизма». А своих театральных критикесс называла «амазонками в климаксе». Среди них оказалась Раиса Моисеевна Беньяш (она не скрывала свой «лесбийско-альтернативный образ жизни»), автор творческих портретов женщин-актрис, в том числе и Раневской…

«Как сольный трагикомический номер» известна и такая многократно рассказанная актрисой история одного из ее несостоявшихся свиданий. «Однажды молодой человек пришел к актрисе, – она тщательно готовилась к его визиту: убрала квартиру, из скудных средств устроила стол, – и сказал: «Я хочу вас попросить, пожалуйста, уступите мне на сегодня вашу комнату, мне негде встретиться с девушкой». Этот рассказ, пишет в книге «Русские амазонки…» искусствовед Ольга Жук, Раневская обыкновенно завершала словами «с тех пор я стала лесбиянкой…». Включая Раневскую в свою «…Историю лесбийской субкультуры в России», Жук указывает на «узы дружбы-любви» Фаины Раневской и Павлы Вульф, а также на ее вполне вероятный роман с Анной Андреевной Ахматовой.

Фаина Георгиевна родилась в Таганроге в богатой и благополучной еврейской семье Фельдманов («…в семье была нелюбима»). «Мой отец – небогатый нефтепромышленник», - иронизировала актриса над возможным началом книги своих мемуаров. Гирши Фельдман был одним из самых богатых людей южной России. Большая семья несколько раз в год выезжала на отдых за границу – Австрия, Франция, Швейцария.

Детство Фаины прошло в большом двухэтажном семейном доме в центре Таганрога. С самого малого возраста она почувствовала страсть к игре. Это заметно и в затянувшейся у Фаины привычке «повторять все, что говорят и делают» колоритные фигуры вокруг.

В 1908 году поцелуй на экране в раскрашенном фильме «Ромео и Джульетта» стал для подростка настоящим потрясением. «В состоянии опьянения от искусства» она разбила копилку и раздала деньги соседским детям, чтобы все они испытали любовь в кино.

Весной 1911 года на сцене Таганрогского театра Фаина впервые увидит Павлу Леонтьевну Вульф…

Но пройдет еще четыре года, прежде чем, окончив гимназию, Фаина все бросит и, вопреки желанию родителей, уедет в Москву, мечтая стать актрисой. Потратив свои сбережения, потеряв деньги, присланные отцом, отчаявшимся направить дочь на истинный путь, продрогшая от мороза, Фаина будет беспомощно стоять в колоннаде Большого театра. Жалкий вид ее привлечет внимание знаменитой балерины Екатерины Васильевны Гельцер. Она приведет продрогшую девочку к себе в дом, потом – во МХАТ; будет брать на актерские встречи, в салоны. Там Фаина познакомится с Мариной Цветаевой (1892 – 1941), чуть позже, вероятно, с Софией Парнок (1885 – 1933) (сохранилась даже их совместная фотография). Марина звала ее своим парикмахером: Фаина подстригала ей челку…

В это время появится и артистический псевдоним Фаины Фельдман – Раневская. Он пришел из «Вишневого сада» Антона Чехова. Присланные отцом деньги, унесенные порывов ветра на ступенях телеграфа, напомнили приятелям Фаины отношение к деньгам Раневской, и кто-то произнес реплику из пьесы: «Ну, посыпались…»

Гельцер устроила Раневскую на выходные роли в летний Малаховский театр в 25 километрах от Москвы. Так началась ее сценическая судьба.

Весной 1917 года Раневская узнала, что ее семья бежала в Турцию на собственном пароходе «Святой Николай». Она осталась в стране одна – до середины 1960-х годов, когда вернет из эмиграции сестру Бэлу.