Р.Дж. Льюис - Борден 2

— Эмма, ты думала эмоциями. Ты пыталась помочь. Смерть Грэма — не твоя вина, а Маллигана. Он единственный стоял за всем этим. Не ты. Если мы будем винить себя за все плохое, что случается с нами, то никогда не сможем двигаться вперед по жизни.

Я просто кивнула. Понадобится какое-то время, чтобы поверить в это.

Я осталась лежать рядом с его перевязанным телом. Врачи сказали, что у него сломаны ребра, но в остальном он просто один большой сплошной ушиб. Он действительно чертов танк.

— А теперь можно я тебя трахну? — через некоторое время спросил он.

Я улыбнулась.

— Повторяю, Борден, ты не можешь двигаться.

— Повторяю, Эмма, ты недооцениваешь мои способности.

Я покачала головой.

— Ты же знаешь, я не поддамся.

Приподняв пальцами подбородок, он поцеловал меня.

— Знаю.

Борден

Потребовалось три месяца, чтобы очистить улицы от приспешников Маллигана. Ублюдки были повсюду. В то же время Грэму были устроены пышные похороны (Эмме еще долго после этого было тяжело), груз для Военных Баронов был получен быстро и без проблем, Хоук поделил время между Борденом и своим клубом, а на улицах стало спокойнее, особенно после того, как он показался с просверленными руками. Дурная слава о нем стремительно разрослась, и страх перед ним не ослабевал, как ему и хотелось.

Но лучшие события прошедших трех месяцев включали в себя кольцо с бриллиантом, сексуальную черноволосую кокетку в шелковом кремовом платье и настоящую тихую свадьбу.

Эмма Линн Уорн стала Эммой Линн Борден.

Он дал ей свое имя. Он отдал ей половину всего. То, что было его, стало и ее, и его собственнический инстинкт получил официальное подтверждение.

И теперь они снова ехали в дом старой мегеры с самой грандиозной новостью. Новостью, которую даже сам Борден не представлял себе, как переварить. Потому что она означала, что все в их жизни изменится. Впервые за очень долгое время Борден не был уверен в том, что принесет ему будущее, и это одновременно и захватывало, и пугало его.

— Ты притих, — заметила Эмма, изучая его на заднем сиденье автомобиля.

— Просто… все еще пытаюсь уложить это в голове, — ответил Борден.

Она нахмурилась.

— Ты не рад? С тех пор, как я сказала тебе, ты действительно замкнулся.

— Я не рад, что ты носишь моего ребенка? Черт, нет.

Она подсела к нему поближе и нежно поцеловала в щеку, пока он с поддельным интересом смотрел в окно.

— Тогда поговори со мной, Маркус.

Он сжал челюсти и повернулся к ней.

— Почему ты думаешь, что я, такой ужасный человек, буду хорошим отцом?

— Ты не ужасный человек. Это всего лишь то, что видит мир. Разве ты не говорил когда-то давно: «у меня есть репутация, которую нужно поддерживать»?

Он вздохнул.

— Это совсем другое. Эмма, это предполагает другую жизнь. Малюсенький человечек с крошечными пальчиками и сердечком размером с мой ноготь. Как уже говорил, я пытаюсь уложить это в своей голове.

Эмма улыбнулась и обняла его за шею.

— И ты напуган. Маркус Борден, самый страшный человек в Нью-Рэйвен, боится.

Он нахмурился от ее шутки.

— А ты маленькая садистка.

— Роли поменялись.

Борден усмехнулся. Она коснулась ладонью его лица и ласково погладила по щеке.

— Борден, я буду рядом с тобой до конца. Если ты боишься, мы встретимся с твоим страхом вместе. По правде говоря, я тоже боюсь. Не знаю, как это у нас получится, но знаю, что мы оба прошли через дерьмовое воспитание и никогда не совершим подобных ошибок по отношению к этому ребенку.

Он кивнул и нежно поцеловал ее.

— Да, — прошептал он. — Ты права.

Как только они подошли к дому, Дарлин открыла дверь. Она приветливо улыбнулась своей внучке и с неприязнью взглянула на него.

— Борден, — проворчала она, взглянув на его ноги, — снимите обувь перед входом в мой дом.

Раньше обувь снималась сразу за дверью, а теперь уже перед дверью. Скоро она попросит его разуться у края тротуара или совсем выбросить ботинки в кювет. Он стиснул челюсти, смирившись наконец с приказывающими ему женщинами Уорн, и снял ботинки перед гребаной дверью.

Они вошли и сели обедать, а он наблюдал, как Эмма беспечно болтала с Дарлин. Старая леди не удостаивала его взглядом и не проявляла к нему ни малейшего гребаного интереса. Весь обед он провел, уставившись на свою жену. Мать его ребенка. Ребенка, о котором он внезапно начал задумываться. Будет ли это девочка или мальчик? Будут ли у него ее глаза? Ее волосы? Ее улыбка?

« Пожалуйста, — подумал он , — пусть у этого ребенка будет такая же улыбка».

Что может быть лучше, чем Эмма? Еще одна маленькая Эмма. И именно от этой мысли ему стало трудно дышать. Он сделал большой глоток воды, борясь с неожиданными эмоциями, собиравшимися в его глазах. Гребаный ад, неужели он заплачет? Блядь, нет. Нет, нет, нет, Борден не плачет.

— Почему ты плачешь, — внезапно спросила Эмма, обратив на него внимание.

— Я не плачу, — пожав плечами, ответил он. — Глаза болят.

— У тебя болят глаза?

— Видимо, твоя бабушка добавила в эту пасту репчатый лук.

В эту чертову пасту, которую она приготовила, зная, что он терпеть ее не может.

— В этой пасте нет лука, — сказала Дарлин. — Эмма, почему плачет твой муж? Неужели он собирается больше не быть преступником?

Эмма широко улыбнулась, глядя в его наполненные слезами глаза. Она точно знала, о чем он думал.

— Он собирается стать отцом, — прошептала она, пока они не отрывая глаз смотрели друг на друга, и их сердца бились как единое целое.

— А ты станешь матерью, — прошептал Борден в ответ.

Дарлин ахнула и задохнулась от плача.

— Ты беременна?

Эмма не ответила. Глядя на своего мужа, она четко и громко произнесла:

— Я люблю тебя.

— Я чертовски сильнее люблю тебя, куколка, — ответил он.

Эмма

— Посмотри на его глазки, — прошептал Борден, глядя на нашего малыша, засыпающего в кроватке. — Они меняют цвет. Становятся карими.

— Очень светло-карими, — заметила я, пока мы глупо таращились на нашего трехмесячного изверга.

Линкольн был сущим наказанием. Все убеждали нас, что он станет спокойнее, но я была не склонна с этим соглашаться. Кажется, Линкольн никогда не будет спокойным. Он был бесконечным круговоротом криков, слез и — совсем недавно — хихиканья. А еще он был бесконечно привязан к своему отцу.

И Борден был хорошим отцом.

Он смотрел на Линкольна, словно в нем весь его мир. И так оно и было. Они оба были очень привязаны друг к другу. Я была хороша только во время кормления, а затем начиналось шоу Линкольна и Бордена. У меня не было на это возражений, потому что я действительно была свободна.