Анна Берзер - Сталин и литература

Мера провокации и мера вербовки, связь Сталина с царской охранкой определили роль всеобщего КГБ во все эпохи нашей жизни.

По всем прямым выступлениям Сталина видно, что ему, во-первых, хочется быть интеллигентным и, во-вторых, русским. Русским гитлеровцем — вот что необходимо подчеркнуть. Его идеал! Именно это понимание собственной личности каким-то боком повернуто им к писателям.

На квартире Горького при встрече с писателями родилась еще одна крыла гая фраза Сталина. Он назвал писателей "инженерами человеческих душ". И это зафиксировано в хронике главных событий его жизни. Конечно, огромное доверие и даже заискива­ние перед писателями. Эти его слова повторялись непрерывно во всех передовых, во всех материалах необъятного печатного мира. В этой нелепой фразе главная задача — насилие. Насилие над человеком и его душой. Инженер душ... Душ человеческих... В стране, где создавались "Мертвые души" Гоголя. Инженер мертвых человеческих душ...

Инженерные операции над душами в эпоху победы индустриализации в нашей стране привели к победе Павлика Морозова — ив жизни и в литературе. Главное — ломка и насилие над писателем и всем, о чем он должен писать. Так сформулировал Сталин, высоко поднимая писателя над людьми, о которых он должен писать. Он должен, как инженер, ломать и строить заново, ломать, мять и возводить. Конечно, эта нелепо-полуграмотная, как всегда у Сталина, формула находится в некотором противоречии с фразой "пишите правду", хотя изрек он их в одно время. В этом двойном хитроумном повороте — индивидуальная сила Сталина.

Инженеры, конечно, были ему очень нужны. Вспомните строчки:

Гвозди б делать из этих людей:

Крепче б не было в мире гвоздей.

Так поэт Николай Тихонов очень талантливо, вполне индивидуально и образно выразил сталинский идеал и итог инженерной деятельности. Люди — гвозди, души — гвозди! Считалось, что Тихонов — талантливый поэт, строчки эти свидетельствуют об этом, но ничего ярче их он не написал, скатываясь к среднему уровню. Ярче этих ужасных строк, которые, естественно, все у нас запомнили навсегда.

По инженерно-сталинским законам был написан "Цемент" Федора Гладкова, а потом его "Энергия", самими названиями своими утверждавшие главенство произ­водства и ломку человеческой души. Ломка — ив страшном искалеченно-натурали- стическом языке произведений, их нижайшем интеллектуальном уровне. По прямым инженерным названиям строек социализма вошли в литературу "Гидроцентраль" Мариэтты Шагинян, "Карабугаз" Константина Паустовского, "Соть" Леонида Леоно­ва, "Лесозавод" Анны Караваевой. Я когда-то читала их, некоторые не до конца. Написанные разными писателями, они все вместе слились для меня в один необъятный роман с одной общей толпой и возвышающимися над ними героями-победителями. Нет разницы между натужно-цветастым Леоновым и серой Караваевой. Они слива­ются, объединяются в тусклой темноте. А "Темп" Николая Погодина, "Время, вперед!" Валентина Катаева, "Не переводя дыхания" Ильи Эренбурга, — все они прямо, даже лозунгово передают сталинские положения о темпе, об ускорении, о выполнении и перевыполнении, о пятилетке — в четыре года. В примитивной, но занимательной форме. Понимали ли они, какую ложь приносили людям? Своеобразным итогом этой инженерной темы был появившийся к концу жизни Сталина роман "Сталь и шлак" писателя Попова, который очень приглянулся Сталину. Он символичен для всей этой индустриальной темы по безграничным потокам непереваренного, бездарного лите­ратурного шлака, залившего нашу землю. Победил шлак!

В этой металлургически-шлаковой теме свое прискорбное место занимает и роман Александра Фадеева "Черная металлургия". Роман, написанный по прямому заданию Сталина для утверждения метода плавки, который вел к гибели черной металлургии. Я читала когда-то эти худосочные страницы, которые главками, из номера в номер печатал журнал "Огонек" в последний год жизни Сталина. Обо всем этом потом написал Александр Бек в романе "Новое назначение", в прохождении которого в журнале "Новый мир" я, вместе с другими работниками редакции, принимала участие и потому хорошо запомнила эту историю и писала о ней, и о судьбе Фадеева — тоже писала.

Бедный Фадеев, мог ли он не поверить Сталину, который самолично организует для него этот роман и спускает прямо на голову. Мы видим, что в индустриализации Сталин так же хорошо разбирается, как в коллективизации, каждым своим невеже­ственным шагом швыряя страну в новую пропасть.

Я хочу добавить, что все писатели, ставшие инженерами человеческих душ, не сидели в тюрьмах и не подвергались пыткам. Они могли не писать этих книг, из огромного числа которых я назвала только характерные примеры. И не было бы этих бесчисленных лживых томов, заполнивших нашу жизнь и историю нашей литературы. И я снова хочу повторить свою мысль об ответственности писателей, взваливших на свои плечи сталинскую действительность. В основном — вполне добровольно, хотя у каждого был свой путь. Но вел он к Сталину. Ведь, разъезжая по стройкам пятилетки, не могли они не обнаружить солженицынского архипелага, в котором несметное количество врагов Сталина под руководством Сталина строило социализм. Изучая жизнь, как принято было тогда призывать и писать, не обнаружить ни одной лагерной вышки с установленными на ней пулеметами.

Конечно, уровень писателей был разным, а революция помогла влиться в литера­туру агрессивным, очень активным, рвущимся к власти писателям. В одном из томов Маяковского я прочитала строчки об одном пролетарском поэте. Маяковский цити­рует его стихи:

В стране советской полуденной,

Среди степей и ковылей,

Семен Михайлович Буденный

Скакал на сером кобыл е.

Маяковский возмущается тем, что это сочинение было напечатано в какой-то газете. Конечно, с позиций поэтического мастерства Маяковского это невыносимо. Но в мире сталинской поэзии это характерные строчки. Поправив "кобылу" на "кабылу", поэт мог бы, мне представляется, напечатать их в томе "Народное творче­ство", где, по-моему, есть пестрый ковер с изображением Буденного. В более литера­турно обработанном виде мы можем найти буквально такие строчки в "Хлебе" Алексея Толстого, где по полям и степям навстречу Сталину скачет Семен Михайлович Буденный на своем коне, на своем кобыл&.

Да, я пытаюсь не отходить от своей темы — об индивидуально-интеллектуальном уровне Сталина и поэтому хочу напомнить, как в легендарный день 11 октября 1931 года (так гласит наша история) "Сталин и Ворошилов посетили Горького" и он читал им свою сказку "Девушка и Смерть". Товарищ Сталин тогда же написал: "Эта штука сильнее, чем "Фауст" Гете (любовь побеждает смерть" (подчеркнуто Сталиным. — А.Б.).