Олег Ждан-Пушкин - Приключения человека, похожего на еврея

Когда я ухаживал за Катькой, очень много говорил и, конечно, острил как никогда в жизни. Таким образом поддерживал ее интерес к себе. После свадьбы я, разумеется, успокоился, пришло равновесие. Больше того, теперь я с удовольствием помалкивал, а говорила Катька. И вот опять — она замол­чала, а я разговорился.

Водочку в нашей республике продают, а точнее, выдают, по талонам — таким образом этот продукт для таксистов и для нас, бомбил, становится еще одной статьей маленького дохода. Поскольку я пью мало и редко, образовался и у меня некий запас. Две-три бутылки вожу с собой и цену прошу двойную. Судя по реакции покупателей — весьма умеренную.

На вокзале сели ко мне двое, один молодой, моего возраста, в джинсе, второй постарше, в костюмчике и под галстуком, аккуратные. Оперный театр, сказал молодой. Что ж, можно и Оперный. Близко, конечно, но выбирать не приходится. Поехали. От одного из пассажиров веяло каким-то дезодорантом, я этого не люблю, но — не мое дело. Катя, например, любит. Хуже, если прет перегаром. Но тоже — почувствуешь, уже когда сядет в машину, не выгонять же? Иной раз они, с похмелья, хорошо платят. Между прочим, женщины рас­считываются щедрее, нежели мужчины, и уж совсем плохо платят, если зара­нее не договориться, кавказцы, приехавшие торговать фруктами, и цыгане. На краю города, перед кольцевой, есть цыганский поселок. Туда я и отвез как-то группу цыган — рассчитались, как милостыню поднесли, а требовать я пока не научился.

Сперва пассажиры мои ехали молча. Потом тот, в джинсе, спросил: как машина, не подводит? А все бывает, отвечаю. На той неделе на буксире тащи­ли домой. Я люблю поговорить в дороге, а еще лучше — послушать. Особенно-то болтать языком бомбиле не следует. Встречаются интересные люди, кроме того, по разговору становится ясно, сколько запросить за проезд.

— Наверно, много крутишься по городу, — говорит джинсовый.

— Да нет, — пожимаю плечами. — Это я вас по пути домой подхватил.

— Правильно, чего порожняком гонять. А где далеко живешь?

— Да там, в районе Оперного.

Молчу и поглядываю в зеркало заднего вида.

— После работы выходишь на трассу или с утра?

— Нет, я на трассе не работаю.

— Ну и зря. Время такое, что можно коттедж за лето построить.

— Какие коттеджи!? — смеюсь я. Что-то мне не нравится в этих разгово­рах. — Дай бог как-нибудь прокормиться.

— Да ладно, — говорит джинсовый, а костюмчик помалкивает. — Слы­шали, как вы, бомбилы, зашибаете. А как по мне, так и слава богу. Ты, вооб­ще, где работаешь?

— Да есть тут одна контора. А вы?

— Мы на стройке.

Ага, на стройке. Вот так — один в джинсовой курточке, другой в галстуч­ке, в облачке одеколона — прямо с объекта.

— Слышь, командир, — говорит джинсовый, вдруг сильно понизив голос. — Выручай. Идем в гости с пустыми руками. Надо бутылек. Горь­ко надо.

Я даже оглянулся: так стало все ясно.

— Опоздали вы, — говорю. — Я уже все продал. Был полный багажник. Это теперь такой товар. Алкаши аж под колеса кидаются.

— Да ладно, — говорит джинсовый. — Мы серьезно. Не пожалеешь.

— И я серьезно. Какие шутки? Алкаши тоже люди, а мне заработок.

— Ладно, ладно. Мы хохмить тоже умеем, все понимаем... А где травки купить, не знаешь?

Травки? Интересный, как говорится, вопрос. Больше ничего не надо? А может, героинчика?

— Нет, друзья, водку не продаю, на травке не зарабатываю и сам не балуюсь.

— Жалко, мы бы хорошо заплатили. Очень хорошо.

— Это сколько? — я опять оглянулся: интересно, с каким лицом пред­лагает сделку.

— Не пожалеешь.

— Нет, братцы, — говорю. — Я гражданин законопослушный.

— Это хорошо, но законами сыт не будешь. Главное, бабки.

Замолчали. Тут и Оперный показался.

— Приехали, остановись за углом.

Остановился.

— Сколько с нас? — А я молчу. — Полсотни хватит?— показывает новенькую купюру. Конечно, за такую поездку полсотни совсем неплохо. Но что-то мне давно не нравилось, и чувство это нарастало.

— Что молчишь? Добавить десятку?

— Мало, — говорю.

— Двадцать?

— Еще полсотни давай.

— Ладно, — соглашается, — держи. — Он-то не видит, что я смотрю на него в зеркало и уже все понимаю. Зеркало у меня широкоугольное, все видно.

— Спасибо, — говорю. — Премного благодарен, гражданин начальник. Я у милиции денег не беру. Извозом не занимаюсь, травкой не балуюсь, с барыгами не знаком. Просто люблю кататься по городу. Простите, если силь­но разочаровал.

— Дурак! — это вдруг у того, что под галстуком, вырвалось.

Может, и дурак, но если я дурак, то положите, умники, свою хрустящую полусотенную на сиденье.

В общем, разочаровал их. Между прочим, походка у разочарованного человека отличается от походки очарованного. Чап-чап, никого и ничего не поймали, не заработали, промахнулись.

В ту новогоднюю ночь я не стал пить шампанское, а, прослушав речи президентов, отправился к машине, решив, что заработок будет хороший. Однако раз на раз не приходится. В основном пришлось возить веселые компании, которые мало внимания обращали на водителя и рассчитыва­лись, скупо отсчитывая рубли. Были, конечно, и шутники, которые, усев­шись, командовали: Питер! Киев! Воронеж! Москву никто не заказывал, видно, не были уверены, что там хорошо встретят. Уже под утро, на пло­щади Энгельса, у главной елки города, сел ко мне парень моего же возрас­та — улыбчивый, разговорчивый, а кроме того — трезв как стеклышко, что для новогодней ночи какое-то исключение. Попросил отвезти на Каменную Горку — не слишком далеко, но и не близко, там взять девушку и далее в Зеленый Луг. Сразу же инициативу светского общения взял он в свои руки. «Хороша новогодняя ночь, верно? Удалась, как по заказу. Что ж, люди такую радость заслужили. Жизнь нынче трудна, хоть раз в году должен быть у человека праздник. Вот у меня золовка, молодая еще женщина, а о жизни говорит неохотно, не верит в лучшее будущее. А я верю. Как не верить, если.» И далее в таком же духе, будто из депутатского корпуса. А когда подъехали, сказал: «Подожди, друг. Две минуты — и мы на месте. Самое большое — три». Больше я его не видел. Что ж, такие пассажиры — не впервой, я выругался на прощанье и поехал домой.

И тут проголосовала девушка, попросила отвезти на Юго-Запад. Дале­ковато. У мужчин я обычно спрашиваю: «Сколько это будет стоить?» Но — девушка. Ладно, поехали. Вытащила платочек, стала шумно сморкать­ся. Дыхание у нее было прерывистое, как у ребенка после рыданий. Я взгля­нул — лет восемнадцати-двадцати, не больше, шубка дорогая и модная. «Тебя обидели?» — спросил. «Не. — тяжко вздохнула. — Они. они. Прогнали они меня». — «Как это?» — «Очень просто. Вытолкали за дверь и закры­лись.» — «Почему?» — «А потому, что я красивее. Пацаны их на мне повис­ли». — «Так это девчата?» — «Какие девчата? Шлюхи ихние. А пацаны видят и помалкивают. Весь год мне испортили». — И она, отвернувшись к двери, заплакала. «Да ладно, — сказал я. — Год длинный. Все наладится. — Она не ответила. — А вообще ты чем занимаешься? Учишься?» — «Да нет.» — «Работаешь?» — «Не, я так.» Опять замолчали. Дороги в новогоднюю ночь свободные, ехали быстро. «Я в этом году на журналистику поступать буду, — вдруг сказала она. — Или в театральный. Чтоб они знали!.. А еще есть такой конкурс, «Телевершина» называется, там телеведущих набирают. Меня возьмут, я красивая. Разве нет?» — «Конечно, красивая». — «Я им всем докажу!» — «Конечно, докажешь. Главное, не сдаваться». — «А еще можно в какой-нибудь танцевальный коллектив, — мечтала она. — Я хорошо тан­цую, все пацаны в отпад. А эти. Ох, как они меня ненавидят!» Настроение у девушки улучшилось, но все равно она шмыгала носом. «Ну вот, приехали, вон твой дом. Не переживай». Но она не выходила. «Ты хороший, — сказа­ла. — Знаешь, у меня нет денег. Хочешь, я. Можем пойти ко мне, можем здесь». Честно говоря, я не тотчас понял суть предложения. Наверно, тупой. «Да ладно, — ответил. — Спи спокойно».