Олег Ждан-Пушкин - Приключения человека, похожего на еврея

Вернувшись домой, я рассказал об этом Кате. Она выслушала с инте­ресом.

— Ну вот, — сказала. — А я что говорила?

Между прочим, произошел еще один интересный случай, когда из Шаба­нов возвращался домой. Проголосовал парень в районе автозавода. Сел, приказал ехать в Юго-Запад. «Нет, не могу, — возразил я. — Мне в другую сторону». — «Не можешь? Ты, жидок, делай, как говорят. А то — вот», — и показал мне нож. «Нож? Это другое дело, — согласился я. — Тогда поедем. А выпить будет?» — «Найдем». — «Тогда годится. Какая улица? — Он назвал. — Вот только хорошо бы девок взять», — сказал я. «Возьмем», — уверенно заявил он. Тут показалась остановка автобуса и на ней несколько девчат. «Вот хорошие девки, — сказал я. — Иди поговори с ними». А как только вышел, ударил, как говорится, по газам. И долго смеялся, представ­ляя его возмущение и разочарование. Рассказал об этом случае Кате, дескать, вот я какой находчивый, но Катя нахмурилась: она протестовала против моих поездок. Но ведь как-то я должен зарабатывать?

Вообще, скажу вам, пренеприятное это чувство и состояние — бездене­жье. Меняется все: поведение в семье, отношение к друзьям, если у них все более-менее благополучно, к прошлому и будущему, даже к самому себе. Не говоря уже о таких деталях семейной жизни, как периодическое желание близости с родной женой. Чувство такое, будто вот этого-то удовольствия ты и не заслужил. Да и роль в семейной жизни меняется. Еще вчера ты был успешным человеком, творческой личностью, работал в газете, на досуге пописывал рассказики, а сегодня чистишь картошку и испытываешь нечто вроде удовлетворения: пригодился. Хорошо бы сделать еще что-то, более важное, например, косметический ремонт квартиры, поскольку есть время, но. Хорошо бы сделать подарок жене, например, купить билеты в Оперу, но. Хорошо бы, хорошо бы, хорошо. Оказалось, вся жизнь упирается в деньги. Нет, не презренный, а ненавистный металл. И горячо любимый. Гово­рят, что жара, сытость и сексуальное насыщение препятствуют творчеству. Да уж! А как насчет холода и голода? Или хотя бы недоедания? И вообще: нельзя ли творческие порывы отложить до лучших времен?

Очень скоро убедился я и в том, что деньги меняют отношения с дру­зьями. Сломалась моя машина, на ремонт требовались немалые — для меня — деньги. И я решил попросить в долг. У меня три друга разной степени близости. Начать я решил с менее близкого, Николая. Тут и встретил его у продовольственного магазина. «Не одолжишь ли мне на месяц полторы сотни долларов?» — спросил легко и небрежно, словно — закурить. И точно так он ответил: «Да что ты! Какие доллары? Вчера жена порвала колготки — купить не на что». И ушел, не взглянув на меня. Слава богу, что не взглянул, потому что вид у меня был жалкий. Вторым в приятельской пирамиде был Алек­сандр. Рассчитывать на случайную встречу не приходилось, поскольку жил он в другом районе, и я позвонил. До сих пор мы разговаривали редко, от случая к случаю, и он сразу насторожился. Поговорили об общих знакомых, о ситуации в стране, и я все время искал момент, когда удобно попросить денег. Но, похоже, он уже догадался, чего я хочу от него, и от такой темы уходил. Так я и не решился, поняв, что все равно не даст.

Но деньги были нужны позарез. Машину я в ремонт все же сдал, пора было забирать, но идти в СТО не с чем. Между тем мастер звонил уже два раза. Может быть, попросить у жены? Вдруг у нее что-нибудь припрятано на черный день. А если нет, ей проще попросить под будущую зарплату. Одна­ко, как вам нравится мужчина, который просит денег у жены? Конечно, не на пиво или сигареты, но. «Нет, — покачала головой Катя. — Кто же мне теперь даст сто пятьдесят долларов? Это две, а то и три наших зарплаты... » В банке мне, безработному, кредит тоже не получить.

Можно было бы попросить у мамы, но дело в том, что я не признался ей, что стал безработным, хотя позже стало ясно, что она давно знает, сказала или как бы проговорилась Катя. Недаром же подкидывала время от време­ни сотню-другую. В конце концов, решил просить у самого близкого моего друга, у Вани. Не звонить, а идти к нему домой, не предупредив о приходе.

Конечно, он удивился. Были на то особые причины. Жена его, Стеша, удивилась еще больше и сразу заподозрила что-то неладное. Тем не менее, пригласила меня, как близкого человека, в кухню, заварила чай, поставила на стол хорошие конфеты, печенье, а Ваня достал бутылку водки. Выпьем? Отчего же. И выпили по рюмке, другой, а там и третьей.

Далеко не все наши сокурсники после окончания университета стали работать по специальности. Как бы не наоборот. Ваня, например, почти сразу устроился в некое рекламное агентство, неплохо зарабатывал сравнительно с другими однокашниками и пока был удовлетворен.

«Чем ты там занимаешься?» — спросил я как-то. Ваня махнул рукой: «Глу­постями». — «Но все же». — «Придумываю слоганы». — «Ну, например». Он рассмеялся и, кажется, смутился. «Не скажу». — «Почему?» Он помолчал. «На бигборды обращаешь внимание? Ну вот. Самый дурацкий — мой».

Стеша, увидев, что мы начали пьянствовать, успокоилась и ушла к теле­визору. И тогда Ваня сразу спросил: «У тебя дело?» — «Да. Мне надо сто пятьдесят долларов. Примерно на месяц. Газета наша приказала долго жить, и я теперь безработный». И далее — про автомобиль, про СТО. Просьба моя прозвучала требовательно, почти агрессивно. Он тотчас нахмурился, заглянул в зальчик, где смотрела телевизор Стеша, и сказал мне: «Идем». Мы вошли в его маленький кабинетик, Ваня поставил стремянку к книжному шкафу, достал какую-то книгу с верхней полки, кажется, что-то из классики, а в ней сто долларов. Переставил стремянку, снова поднялся и у другого клас­сика занял еще пятьдесят. Приложил палец к губам. Мы оба поулыбались: понятные мужские секреты. «Спасибо, — сказал я, прощаясь. — Дело в том, что.» — «Да ладно», — он улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Дескать, объяснение — это извинение, а ему это ни к чему.

Я уже говорил, почему к Ване обратился в последнюю очередь. Но если откровенно, наши отношения совсем не просты, больше того, они зашли в тупик. Они были просты до определенного времени, если точно — расстрела в Москве Белого дома.

Мы редко говорили о политике — только вскользь касались тех или иных вопросов, не углубляясь, и потому не знали толком уровня разногла­сий. Или так: чувствуя глубину разногласий, уходили от них, чтобы сохра­нить дружбу.

Ваня родился в деревне. Его дед-бабка сполна хлебнули колхозного счастья, матери и отцу тоже досталось. Ваня до сих пор помнил их обиды и слезы, и слово власть для него было определенно ругательным, символом несправедливости, но то — местная, колхозная и районная власть, а вот власть советская — это надежда и правда. Отсюда и уважение к большевиз­му и партии. Он был активным комсомольцем, постоянным членом каких-то комитетов и бюро, намеревался вступить в партию, но — не успел: в Москве коммунисты начали принародно жечь партийные билеты.