Олег Ждан-Пушкин - Приключения человека, похожего на еврея

— Если речь о деньгах, — услышал спокойный голос, — то у меня нет.

— Ну и прекрасно! — возликовал я, чтобы сохранить лицо. — У тебя нет и у меня нет, будем на равных! Разве деньги связывают однокурсников? Отнюдь, только однокурсницы! — Это я послал намек: все мы тогда были влюблены в наших — или не наших — сокурсниц. Это было предложение открыть старую тему и на этом завершить разговор. Глупость, конечно, но все же стоящая того, чтобы ее списать на мой не слишком удачный юмор. А вот чувства юмора у Васи было плюс-минус ноль, то есть на точке замерзания.

— Да. — озадаченно произнес он. — Конечно, деньги — это. угу. деньги. угу.

Зачем я звонил ему? Мы никогда не были настоящими приятелями, и телефон его оказался у меня по случаю. Впрочем, понятно: Василий стоял внизу приятельской лестницы, от него не слишком обидно было получить отказ. Даст денег — зауважаю, не даст — значит, жлоб, с наслаждением вычеркну в записной книжке. Я и не сомневался, что получу отказ. Тем не менее, было тошно.

Несколько дней я и думать не мог, чтобы опять кому-то звонить.

В то время в городе начались большие проблемы с бензином. По несколь­ку часов стояли в очереди, чтобы заправиться, да и то — с ограничением, отпускали по двадцать литров, а то и по десять. Малолетние спекулянты предлагали канистры в два-три раза дороже. Приходилось, принимая пас­сажира, сразу же спрашивать, куда и за сколько, очень огорчительно было возвращаться порожним. Тогда и сел ко мне Роман Ткач, сокурсник, с кото­рым я не виделся несколько лет, но узнали мы друг друга сразу. Помнится, он был легок в общении, говорлив и смешлив. Вообще-то я всегда опасался знакомых, не хотелось представать в роли бомбилы, но Роман иное дело, я сам позвал его, завидев на остановке. Узнав меня, он заулыбался, рассмеялся, от него пахнуло водочкой, что меня даже обрадовало: проще сказать о своей проблеме. Я теперь всех друзей, бывших и настоящих, оценивал именно с такой точки зрения: есть у него деньги или нет, точнее — даст или не даст. Жил Роман в Серебрянке, то есть довольно далеко, но ехали мы весело, вспоминая общих знакомых, кто где и кто как, а я тем временем подбирался к главному, к деньгам. Вот только Роман был всегда словоохотлив, а теперь под градусом слова не давал вставить. Рассказал, что круто поменял профессию, жену, квартиру, занимается бизнесом, в общем, жизнь складывается удачно. Тут-то я и поймал его. «Знаешь, почему я кручусь на машине по городу? Зарабатываю. Денег нет. Одолжи мне сто долларов на один месяц». — «Ты с ума сошел! — вскричал он. — Откуда у меня деньги? Не было и не будет! Бизнес — дело такое, только заработаешь — сразу отдаешь».

Кстати, мы уже и приехали. Не дав больше мне сказать и слова, он протя­нул руку для прощания и вылез. Нет, в этот раз я не расстроился. Жалко толь­ко времени и бензина. Километров десять проехал зря, плюс десять обратно. Надо было предложить ему рассчитаться.

А еще я заметил однажды на остановке Верочку Пылаеву, красавицу, точнее, красотку, в которую многие были влюблены, особенно на первом-втором курсах, в том числе и я. Самое примечательное в ней было — глазки: они постреливали-посверкивали вперед и по сторонам, но никогда не смо­трели в лицо собеседнику. Она первой из наших девочек вышла замуж за какого-то лейтенанта и, казалось, сделала очень правильный выбор, даже по внешности была типичной женой молодого офицера, но — первой же и раз­велась с мужем: послали служить на Дальний Восток, на «сопку», а на это Верочка была не согласна: замужество она понимала как удовольствие, а не как испытание на прочность. Сперва я проехал мимо: не хотелось бы расска­зывать ей о своем жалком положении, но тут же развернулся и через минуту притормозил рядом с ней. «Вера!» — позвал, опустив стекло. Она тотчас, стрельнув глазками, показалось даже, мимо меня, впорхнула в машину, счаст­ливо рассмеялась и чмокнула меня в щеку. «Ты меня отвезешь? Я так спешу, так устала, я так рада!» — «Конечно, отвезу, где ты живешь?» — «Ох, как я рада! В Зеленом Луге живу, на Калиновского. Расскажи о себе!» — «Нет, ты расскажи». — «Ох, что мне рассказывать? Я опять развелась». — «В который раз, Вера?» — «Да в третий. Полгода пожили вместе. Больше не пойду замуж. Если что — только в гражданский брак, надоело. Перед мамой стыдно. Ну, а вы с Катей? Мы с девочками часто вспоминаем вас. Мы считали, что вы уехали в Израиль». Я даже притормозил: мы? В Израиль? Почему?.. Вероч­ка, похоже, смутилась. «Ну, как же. Здесь такой развал. Все, кто может, уезжают. Вон Аркаша Губерман уехал в Штаты, Дина Раскина в Израиль. Все довольны. Я бы тоже уехала, если б хоть бабушка была еврейкой. Или Катя не хочет?» Я с любопытством взглянул на нее. Профиль у нее был пти­чий, но по-прежнему хорошенький. «Так ты считаешь, что я еврей?.. Все твои подруги так считают?..» Она как-то неопределенно пожала плечиками. Все-таки она была хороша, жаль, что не ответила мне взаимностью. «Даже Стрепетова Г аля эмигрировала, хотя нисколько на еврейку не похожа, — про­должала она, — скорее, на узбечку. Нашла в архивах документы, что бабуш­ка была еврейка. Интересное время, да? Раньше скрывали свое еврейство, теперь доказывают.» На вопрос мой Верочка не ответила. А я подумал: ну и ладно! Буду евреем. Интересно, что ни в школьные годы, ни в студенческие меня евреем не считали, то есть не находили похожести, а вот теперь... Может быть, это результат безденежья? Правильнее, психологического унижения из-за безденежья?

Как я уже говорил, городок, в котором жил в детстве, входил когда-то в черту оседлости, и тема любви-не любви к евреям имела место. Порой воз­никали даже споры — чаще всего ленивые. Однажды такой разговор возник в нашем доме. Не люблю евреев, заявил наш сосед Н. Н. Они хитрые и себе на уме. А я люблю евреев, ответил ему другой знакомый, назову его М. М. Они надежные и верные друзья. Вот, например, Яша Борейша. Хватит, надоело, говорил третий. Все хороши, и они, и мы. Я помалкивал, так как не достиг уважаемого возраста совершеннолетия, но присутствовать при разговоре старших и умных уже право имел. Не надо любить, говорила моя мать, поскольку именно ее провоцировали высказать мнение. Надо просто относиться к ним по-человечески. Такие слова, к сожалению, погашали запал спорщиков, а мне хотелось продолжения темы.

Между прочим, в те времена, да и сегодня, деликатные люди избегали произносить слово «еврей». Говорили — по национальности еврей. Вроде как смягчали сложный факт, чтобы не обидеть его представителя.

Евреи жили в основном по улице, которая так и называлась: Еврейская Слобода. Ребята как ребята. В городе было три школы, в одной из них, Тре­тьей, традиционно учились ребята евреи. Отношения у нас были самыми обычными, но некая тайна их жизни присутствовала.