Феликс Максимов - Игра

К утру все трое заявились в кабак притихшие и довольные.

Я уже собрался идти к Ноэми, но Весопляс задержал меня:

- Шутки шутками, но я подслушал кое-что еще. Епископ Кентербери давно хочет собрать на совет всех иерархов Англии, Шотландии и Ирландии, посылал прошение о соборе, но только сегодня дождался бумаг из Папской курии. И знаешь, что ответил этот старый осел в митре?

- Ты не выражайся…

- Хорошо. Так вот, в булле Папы стояло ровно три слова: Не мое дело. И подпись - Клемент V. Каково?

Я начал раздражаться.

- Послушай, Весопляс, пропусти меня, я не желаю отвлекаться на твой вздор.

- Но…- юноша вздрогнул - но, господин мой… Это - наш шанс. Курии плевать на Британию. У вас есть полномочия, а у них - равнодушие. Возьмите это дело в свои руки. Епископ Кентербери должен получить свои документы… А вы - власть. На первых порах я ответственность возьму на себя.

Каюсь, я выпил, и потому мне хотелось помучить его:

- Ты толкаешь меня на подлог? Ну и гаденыша же я считал своим другом. Кто бы мог подумать - вшивый недокормыш, комедиантишка, и туда же, в политики. А ну как я сейчас кликну стражу и расскажу им не только об этом, но и о других твоих грешках… А знаешь о каких, красавчик? Может, мы у Плаксы спросим? Или у Архипиита Кельнского? Который подарил тебе псалтерион… Интересно узнать, чем ты зарабатывал в Авиньоне? Как читал на ночь каждому прелату, который тебе платил!

Мне показалось, что с лица, знакомого смазливого лица Весопляса в один миг чулком сползла кожа. Он метнулся вон и я забыл о нем, словно задул свечу.

В ту ночи я лег с Ноэми.

Текла любовь моя, как текут вздохи, и отдал я глазам коня поводья.

Владычица моя меня избегает, но иногда она щедра при беглом случае. Поцеловал я ее, ища себе отдыха, но лишь сильнее застонала сушь в моем сердце, и была душа моя, как сгоревшие сухие травы, в который бросил бросающий головню.

О, жемчужина Китая, прочь! Я богат полынью Андалусии.

Будь древом Моисеевым, на которое нисходила Троица, расцветшим за одну ночь, кобылицей Магометовой и подвеской афганской на щеке царицы Балкис - я и то бы похитил тебя, у шестого ребра утаил бы тебя, и пытчику не выдал бы, и кату бы рассмеялся и презрел судейских.

Стопы твои розовы, как раковина сицилийская, цикута на уздечке языка твоего, проникающего.

Стань ты прядильщицей или обмывальщицей мертвецов, стань ты прокаженной у столба храмового, полольщицей, чье лицо испечено солнцем в чернь, бесноватой, что заперта в нечистотах и смятении своем - и здесь я не покинул бы тебя и струпы любил бы столь жарко и сладко, как и родинку твою на груди наполненной!

Будь ты единокровной сестрой моей, мужа не знавшей, будь ты матерью, вскормившей меня сосцами, будь ты женою брата моего, чресла которой препоясаны целомудрием - я согрешил бы смертно и сочетал бы твои бедра с моими, и мерзостью украсил бы себя и тебя и звалась бы ты Маргарито - что означает “грехами украшенная”.

Ты рассвет июльский, сенокосный… Ты - стая горличья над теснинами горными вознесшаяся в сиянии крыл, ты - лепестки шиповника алого и белого в лесную заводь опадающие, ты - труба архангелова, поющая у губ моих на высокой скале в первый час утра королей.

Единобожие мое - губы твои, и отступничество мое - раздвоение груди твоей, и безверие мое - лоно твое.

Хотел бы, чтобы разрезали сердце мое, и ввели бы тебя в кровоточащее, а потом в груди сокрыли бы.

Будь в сердце моем, пока я жив, а когда умру я, поселись в оболочке его, во тьме могил.

Приближается возлюбленная ко мне по острию стекла и тело ее свет, и пряди ее - знамя полуденное и плоть ее поет, как хор монастырский, и трава девясил меж сосцов ее и мучит меня властный голос лона ее, колокольная казнь крушит кости мои и нет от нее избавления.

Другу печень вырезать просишь ты, плюнуть в бороду отцу, прах матери зловонный из гроба выбросить на попрание людям.

Готов я к испытаниям плоти твоей и страха нет во мне, одна ярость и страсть.

Прикажи мне: иди и предай.

Исполню.

Прикажи - иди и убей.

Убью.

Цыганская ведьма сидела на корточках, спали дочери грудой тряпья, прохаживался уныло караульный и ни дымка ни огня не видно было в Глазго. Лишь на востоке, ясном, как оперение сокола, виделись стены Монсальвата, готового к закланию, как девственница мужественная.

Я не скоро очнулся от Ноэми - в двери за полдень постучался Весопляс, губы его были обметаны словно лихорадкой, он был одет неожиданно скромно, по - монастырски. Черный плотный воротник замкнул почти детскую шею. Видно было, что он не спал.

- Князь, сегодня после заутрени был проведен собор. Епископ Кентербери председательствовал и остался доволен куриальными документами. Ознакомьтесь. Вот копии.

Он протянул мне два заверенных шаровидными печатями пергамена. Ошеломленный, я читал. Подделка была мастерской, первая булла учреждала в Британии особую судебную палату для разбирательства исключительно церковных дел, не подчиненную указам монарха, вторая легализовала продажу индульгенций в Британии, Ирландии, Низинах и Хайленде.

Ошалев, я читал:

-… Маммон же грешный, сиречь мзду, от продаж полученную, приказываю отпускать на нужды неимущих калек, а так же на учреждение сиротских домов и приходских школ, где каждый, независимо от происхождения получит знания грамоты, счета и катехизиса.

Весопляс устало присел на пороге. Ноэми без стыда потягивалась нагая напротив окна, пропускала солнце сквозь каждую частичку совершенного тела, он не смотрел на нее.

- Наши дела не так хороши, как кажется. - сказал Весопляс - Кентерберийский как дите малое, ей-богу - на днях ему прислали из Голландии новый состав запальной смеси - так он весь изводится, кого бы сжечь поэффектнее. Им что - они играют… Игра, господин мой, такая штука… Она паленым мясом не смердит и Бог за игру не спросит… - казалось он бредит, - шотландцы - хайлендеры скучают - Воллес после фарса на площади нужен всем, как муха в августе. Толку чуть - притащился с горя ко двору, вызвал Эдуарда на поединок. Проиграл конечно. Выходили, снова выгнали на все четыре стороны. Игра, господин мой. Здесь все понарошку. Не убивают, не любят, не умирают. Зря Плакса вылез со своим канделябром. Тоже мне - свет с востока. Ищут его. Как найдут, обвинят в незаконной проповеди и склонении к ереси. Вот и представится случай опробывать голландскую новинку. Кто заметит маленькую подделку… Проверять никто не станет.

- Ты с ума сошел… Нас сварят живьем за подложные грамоты. - я готов был сжечь пусть даже и копии фальшивых булл.

- Им нет до нас никакого дела. Это - игра.

- Ты плохо кончишь, мальчик, - пропела Ноэми и стала медленно ополаскивать померанцевой водой из таза напряженное бедро.