Неизвестно - Попов

Быков согласился, сказав, что ему это не приходило в голову, но это верно, так.

Потом — о неверном взгляде на литературу, о неверном подходе к оценкам литературных явлений. Литература — рассказ, повесть, даже тот или иной образ — шире — даже во времени — подобных же фактов жизни. Обломов умер, обломовщина живет. Дон Кихот, рожденный триста лет назад, и сейчас ходит по всем материкам и странам...

* * *

Александр Адамович прочитал Аленкины рассказы. Сегодня звонил по телефону: «Талантливо! Безусловно талантливо! В ее годы мы так не умели!» А в Литинститут отпускать ее не советует: «Клоака!»

17 мая 1966 г.

Андрей Макаенок, в разговоре:

— Писатели делятся на две категории. Одни — это писатели, какими мы их знаем, и плюс то, что они еще способны дать нового (I + X); другие — это писатели, какими мы их знаем, и плюс ноль (I + 0), то есть они уже ничего не могут дать нового, ничего не могут прибавить к тому, что у них есть. К первым относятся Быков и Шамякин, ко вторым — Мележ.

25 мая 1966 г.

Вчера побывал на даче Андрея Макаенка. Сначала заехали к Шамякину. Его дача ничего себе, производит впечатление. Но дача Макаенка... Дом с мезонином, огород — двенадцать соток, в огороде яблони, клубника, лук и прочая зелень. Колодец — глубокий-глубокий, — воду из него достает с помощью насоса.

В доме, кажется, шесть комнат и кухня. Потолки высокие — рукой не достать. Водяное отопление. Подпол. Все, так сказать, чин-чином…

Сейчас на даче постоянно живет мать Андрея, 70-летняя деревенская женщина с темными, почти синими обводами под глазами. Очень рада:

— В городе и выйти некуда, и делать нечего. А тут хоть на огороде что поделаешь. Дома-то я в колхоз ходила...

О сыне:

— Он у меня хороший. Если бы не он, то разве я вырастила бы детей! Пришел после войны и сразу стал в этом... в райкоме работать. Ну, и одел, обул всех... А сейчас... Да что говорить!

Сели обедать. Выпили по рюмке. Мать отказалась. А тут и Шамякин нагрянул. Пришел пешком — низенький, полный, розовощекий, — только что из ванной.

— Ну, давайте, хлопцы… Что — водка с ромом? А если коньяк? Я — за коньяк. После него голова не болит.

8 июня 1966 г.

Аленкины рассказы прочитали еще Макаенок и Тарас. Оба хвалят. Андрей выделил «Смерть одинокого вождя», тонкий, по его мнению, в психологическом отношении. Ему не нравится только последняя фраза: «Я хочу неба». Совпадение взглядов — мне она тоже не нравится, я в свое время, еще два года назад, убеждал Аленку заменить ее другой, более реалистически конкретной, что ли, но… попробуй ее убедить!

Валентин Тарас предлагает опубликовать «Смерть одинокого вождя» и еще один-два рассказа в «Немане». Даже называет время — первый номер за 1967 год… Он уверен, что Ленка очень талантлива и что ее пора печатать. Не знает он только, что она сама не больно-то рвется в «Неман»… Ей подавай «небо»!

12 июня 1966 г.

Иван Бурсов привез из Москвы новость — Ленка в литинститут не прошла по конкурсу, хотя рецензия, говорит, положительная… Здесь, на отделении журналистики, нужен двухгодичный стаж… Что делать, ума не приложу.

1 сентября 1966 г.

Лето кончилось… И все утряслось, все тревоги остались позади…

Начать с того, что в последний момент в университет, на факультет журналистики, принимать стали без всякого стажа.

Наплыв был изрядный, однако сдала Ленка очень хорошо (четыре пятерки), и была зачислена.

Когда поступала, то приложила к документам рассказ «Кто зажигает звезды?», опубликованный в «Советской Белоруссии», и еще несколько неопубликованных рассказов.

Но она не очень рада. Сейчас, перед тем как отправиться в университет, сказала:

— Опять учиться… Как это надоело!

10 октября 1966 г.

Вчера — телеграмма из Красноярска: «Мама тяжелом состоянии…» Загнали займы, купили билет на самолет… А вечером — другая: «Мама умерла…» В 20.00 посадил Валентину в самолет. В пять утра сегодня она должна быть уже в Красноярске.

Ленку положили в больницу. Говорит, недели через две сбегу.

Остался один.

11 ноября 1966 г.

Сегодня Андрей Макаенок пришел на работу довольный, радостный, почти сияющий.

Я хотел было заговорить с ним о журнальной обложке (новый вариант тожене годится), еще о чем-то, но он не дал мне и рта раскрыть.

— У меня сегодня такой день, что петь хочется! Я догадался, о чем речь. В последние две-три недели не проходило и дня, когда бы он не заговаривал о новой пьесе. То эпизод расскажет: «Как? Пойдет?» — фамилию вдруг придумает: «Звучит?» — то название начинает менять («Фрукты» — последний вариант) — и так без конца…

— Кончил? — спрашиваю.

— Кончил! Какой конец придумал! Вчера весь вечер пучился — не получается, хоть ты плачь... Так и спать лег расстроенный... А утром встал: вот, думаю, конец! Секретарь горкома не комедийная фигура, думаю, но ведь он и приходит, чтобы положить конец этой комедии... Как?

— Думаю, что хорошо.

— Мне тоже кажется, что хорошо. — И он на память прочитал заключительную сцену с секретарем горкома.

26 ноября 1966 г.

Вчера Бровка ушел в отставку. На его место сел Танк. К лучшему это или к худшему, кто знает.

* * *

Сегодня Макаенок явился на работу хмурый, как будто чем-то встревоженный.

— Что с тобой, Андрей?

— Пьесу кончил...

— Так это же хорошо!

— Хорошо-то хорошо, да не нравится она мне...

— Привык, может быть, поднадоела, вот и не нравится.

— Нет, не то что-то. Думал, думал... Кажется, промах сделал. Начало и дальше в разной тональности... Сначала трагическое, потом комическое... Не знаю, отдавать перепечатывать или подождать.

— Отдавай, конечно!

Часа полтора мялся, ходил, думал, даже краснел и, наконец, отнес машинистке.

* * *

Маюсь с романом Ивана Мяло. Боже мой, столько мусора, что одной моей лопаты, кажется, не хватит, чтобы его вымести.

Сегодня приходит Янка Брыль. Увидел Мяло, сказал:

— Иван Петрович Шамякин очень хвалит ваш роман…

Мяло смутился:

— Спасибо.

Брыль:

— Это вам спасибо, спасибо за то, что хорошо написали. — И ко мне: — Когда идет? Почитаю. Весь сразу. Я люблю читать всю вещь сразу.

…А я уже измучился с этим романом, и он перестал мне нравиться.

7 февраля 1967 г.

Две недели назад, 26 января, Аленка умотала на север Тюменской области. Вместе с бригадой студентов, участников самодеятельности. А позавчера в воскресенье, заметка в «Правде»: выступают студенты с большим успехом…

Мороз там — пятьдесят градусов!

11 марта 1967 г.

Макаенок мается с пьесой. На конкурсе она не прошла, да на это он и не рассчитывал. Но и поставить ее в театре будет трудно, — все, кто читал пьесу, сходятся в этом.

Я читал ее как-то вслух, залпом. Что сказать? Талантливо, кое-где здорово… И — зло очень. «Пролог» хорош, «эпилог» слабее, как-то водевильнее, что ли. Если пьесу когда-нибудь поставят, то в успехе можно не сомневаться, но поставят ли, вот вопрос!