Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

НИКОЛАЙ КОНЯЕВ

ГАЛАКТИКА ОБЕТОВАННАЯ

РОМАН

«Вопреки Канту, пространство и время нужно возвысить до категорий знания и действия. Делая пространство и время ка­тегориями разума, мы и само знание превращаем из отвлечен­ного в конкретное, не ограничиваемся раскрытием отноше­ний, законов, а хотим видеть их во внешнем выражении...»

Н.Ф. Федоров

ПРЕДИСЛОВИЕ ПУБЛИКАТОРА

В конце восьмидесятых годов прошлого столетия я работал в литературном журнале и достаточно близко наблюдал восхождение зари новой жизни, помогая воспевать ее, а отчасти и раздувать...

1

В силу служебных обязанностей я часто сталкивался тогда с людьми, завязав­шимися в дальнейшем, так сказать, в бутон нашей демократии.

Уже тогда отличала их напряженная забота о человеке, об этой, как говорили они, стране, об этом народе... Бывало, только войдешь в редакцию, и сразу трях­нет от здешнего напряжения мысли.

— Нет-нет! — слышишь стремительные и отчасти визгливые голоса. — Вот смотрите... Если Василия Петровича назначили на место Ивана Гавриловича, зна­чит, Василием Петровичем будет теперь Игорь Абрамович. Значит, Ольга Иоси­фовна Кучкина заменит Игоря Абрамовича, а Кучкиной станет Ложкин. Ложки­ным — Поварёхина, жена Игоря Абрамовича, а я стану ею. Нет, не женой Игоря Абрамовича, а просто — Поварёхиной. Ну, в общем, понимаете меня. Место Поварехиной займу. Ну, а мною-то кто станет? Иголкин? Не знаю. Трое сто­рожей под его началом будет. Мелковат он пока для такой работы. Сериков? Нет. Но тогда кто? Кто мною будет?

Признаюсь, мне тогда и в голову не приходило, что именно эти люди составят цвет российской демократии, авангард реформаторов отсталой российской жизни.

Честно скажу, признание это даётся мне нелегко.

Мне невыразимо стыдно, что я не сумел разглядеть будущую осанливость столпов демократии, проглядел за будничными заботами их непревзойденное умение окружать себя изъятыми у этого народа дворцами, пароходами и нефтя­ными вышками.

Признаюсь, хотя мне и стыдно, но далеко не всегда я понимал высокий ход мыслей этих выдающихся деятелей. У меня даже папка была, в которую я склады­вал их послания, не зная, куда употребить.

2

Много, много чего было в этой папке .

Помню, хранились здесь послания шурина одного писателя, который требо­вал, чтобы немедленно приняли к публикации произведения писателя, поскольку тогда он (шурин) сможет воздействовать на него (писателя) в смысле улучшения отношений писателя с супругой и снижения потребления писателем спиртных напитков. Шурин сообщал, что оказывать воздействие на писателя он намерен угрозами остановить печатание его произведений.

Немало было в папке и посланий, принадлежащих перу будущего депутата Векшина.

Помню, что уже тогда Векшин все время чего-то требовал.

Одно из требований касалось набата, в который должен ударить наш журнал, требуя закрытия фабрики, отравляющей своими промышленными отходами эко­логическую среду на дачном участке, принадлежащем сестре Векшина. Фабри­ку необходимо было закрыть в ближайшее время, поскольку Векшин планировал провести на даче сестры все лето.

Среди прочих хранились в папке и письма большого ценителя и знатока фило­софии Н.Ф. Федорова, поэта Федора Шадрункова.

До сих пор не могу понять, почему попали они ко мне. Ведь адресованы они были Советскому правительству.

3

«Чтобы увереннее идти вперед, нужно разобраться в относительности вели­чины нашей планеты ко всей Вселенной...

Также необходимо выяснить: чувствуют ли женщины и девушки половое сно­шение на расстоянии.

Еще необходимо уточнить: жив ли мой отец или по-прежнему находится на секретной работе...

Если отец жив, дайте ему знать обо мне, а если мертв, исправьте дату рож­дения. Он с 1932 года, хотя числится с 1937...

Когда удастся ответить на эти вопросы, можно будет договориться через меня, чтобы наши вооруженные силы были зачислены (пока, правда, неофици­ально) как гвардейская единица из состава армий всей Земли в состав Объеди­ненных Вооруженных сил нашей Вселенной. Этим силам предстоит охранять мир и на нашей Земле, и на планетах, которые будут нам доверены, чтобы наши и будущие поколения могли увереннее строить всепланетное демократическое государство и размножаться в прямом смысле этого слова.

Кроме этого, мы получим первую эскадрилью летающих тарелок, на которой сможем отправить экипаж для переговоров с парламентом нашей Вселенной.

В состав его войдут:

1. Векшин Рудольф Николаевич,

2. Полякова Екатерина Ивановна,

3. Я, Шадрунков Федор Михайлович.

Четвертого выбирайте сами, но он должен быть подготовлен как командир корабля, а по совместительству — врач.

На этом корабле мы доставим на Землю препараты бессмертия для таких видных деятелей Коммунистической партии и Советского государства, какМ.С. Горбачев, Э.А. Шеварднадзе и Б.Н. Ельцин. Еще этим же рейсом будут достав­лены специальные электронные устройства для проверки благонадежности кос­мических экипажей, а также всего населения нашей страны...

Герой Вселенского Союза еще с 1988 года, поэт Федор Шадрунков.

4

Я доложил об этом письме редактору, но заря демократии набухла тогда уже до такой степени, что редактор — он баллотировался в депутаты! — не стал отвле­каться на подобные пустяки.

— Это который? — спросил редактор, выслушав меня. — Это тот придурок, который в Рамбове живет?

— Нет. — сказал я. — Если вы имеете в виду того прозаика, который перед дверями вашего кабинета пьяный заснул, то его фамилия Шадрунов. А я про Шадрункова говорю. Того самого поэта, который хорошо знает Николая Федо­ровича Федорова.

— Это который из обкома, Федоров?

— Не совсем. — сказал я. — Скорее, этот Федоров из библиотеки.

— Тем более . Хотя сейчас и это не важно! Сейчас, даже если он и из обкома, мне наплевать. Хватит! Покомандовали, понимаешь ли!

И он склонился над бумагами, показывая, что разговор завершен.

Однако я не ушел сразу.

— А письмо-то куда переслать?

— Чье письмо? Инопланетянина этого? Ну, так им, инопланетянам, и надо пе­реслать! Скажите Тане, чтобы на инопланетян письмо разметила.

5

Таня послушно зарегистрировала письмо поэта Федора Шадрункова, как при­казал редактор, а потом положила на мой стол. Я убрал его в папку, сверху легли письма других деятелей демократического движения, и я позабыл об этом стран­ном послании, но скоро пришло второе письмо...

«Милостивые государи! Товарищи! Господа!

Неделю назад мною было сделано заявление государственной важности.