Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

В дополнение к нему убедительно прошу не сообщать о моих предложениях Векшину Рудольфу Николаевичу, а также исключить его из списка экипажа для переговоров с Парламентом нашей Вселенной.

Дело в том, что вчера, на приеме в нашем диспансере, Векшин назвал меня посредником ...

Он не договорил, но я сказал, что он может и не говорить дальше, я и так все понял. Похоже, что Векшин метит на мое место.

Еще полгода назад, как раз накануне выборов в Ленсовет, Векшин выудил из меня все, что ему было нужно, и попытался скрыться.

Как же так можно?

Я тринадцать лет создавал свою науку побеждать время и расстояние, а Векшину она досталась даром. Это ведь я объяснил ему, что нужно было побеж­дать не Германию, а Канта...

Но Векшин не знает, что сбежать от своей совести нельзя. И не потому, что наша совесть контролируется и управляется с летающих тарелок, но еще и потому, что наши соседи по Вселенной взяли всех нас на поруки, чтобы перевос­питать, как трудных ребят и девчат.

Тем не менее поступок, совершенный Векшиным, не дает ему права быть чле­ном нашего экипажа.

Если вас не убеждают мои доводы, спросите у Векшина сами: где он был 11 ноября минувшего года. В этот день он отсутствовал не только в пикете у гор­совета, но и у Екатерины Ивановны Поляковой. Векшин, конечно, не ответит, где он был, но я знаю — он находился в этот день на орбите Луны, потому что я взял его на поруки перед Богом и перед русским народом.

Между прочим, именно в этот день было любопытное явление.

Моя бывшая жена, а ныне — соседка, Екатерина Ивановна Полякова, тоже наблюдала его, когда, ожидая Векшина, вышла на балкон. На безоблачном небе, а именно вокруг Луны, возник правильный круг, наподобие такого, который остав­ляет реактивный самолет.

Когда я вышел на балкон следом за Екатериной Ивановной, Полякова сама ука­зала мне на круг и спросила:

— Что это?

Я ответил, что знаю, но не скажу, так как вы, Екатерина Ивановна, все равно мне не поверите.

Еще я спросил у нее тогда, чувствует ли она половое сношение на расстоянии. Полякова смутилась и ушла в комнату ждать Векшина, который летал в это время вокруг Луны, оставляя за собой след — правильный круг.Так что еще раз прошу вас исключить Векшина из состава экипажа. Может быть, он и исправится, но пусть вначале пройдет такой же тернистый путь, как я и все остальные Святые.

В дополнение могу сообщить о себе следующие сведения ... Теперь я способен ответить на вопрос, который моя мать еще при жизни задавала старому свя­щеннику: «Я соблюдаю все посты и молюсь за себя и за своих близких, а все живу хуже остальных и, возможно, не попаду в рай за свои роптания на Бога...» Мать спрашивала, как же надо понимать это учение Иисуса Христа о неверном пути для достижения рая Небесного.

Я отвечаю — так и надо понимать...

Возьмите хотя бы наших миролюбивых чекистов и выдающихся партийных работников (М.С. Горбачева, Э.А. Шеварднадзе и Б.Н. Ельцина) как в годы Оте­чественной войны, так и в годы перестройки. Ясно, что только благодаря их бла­городному «неверному» пути на невидимом фронте мы выстояли и учили других быть такими же твердыми духом до конца, хотя зачастую для этого приходи­лось жертвовать и интересами других, и своими собственными.

Также могу сообщить, что Небесные Силы присвоили мне звание Героя Все­ленского Союза еще в 1988 году, когда я сказал умершей матери в присутствии соседей, Лупилина Абрама Григорьевича и Федорчукова Петра Созонтовича, что я восстал против Бога идейно.

А до этого мне снились кошмарные сны, я боролся во сне с дьяволом, но не так, как учила меня верующая мать, а как учил неверующий отец, находящийся сей­час на секретной работе. Отчетливо помню: дьявол душит меня и перебивает молитву «Живый в помощи Вышняго». Я не мог ни разу дочитать этой молитвы до конца. Но она была у меня на устах, когда я, как и отец, работник секретной службы, сражался с дьяволом.

Мать учила меня, что страшные сны Бог посылает нам, чтобы мы вспоминали о дне желанном, от века чаемом, когда наступит необъятного неба ликование...

Вот четвертая молитва, употребляемая мной на сон грядущий: «Ангел Бо­жий, хранитель мой, ложись со мной, а враг сатана отойди от меня, от окон, от дверей, от постели моей».

Три молитвы для спасения своей души и всего человечества, которые я передал Векшину в письменной форме, надо читать ежедневно...

Герой Вселенского Союза, поэт Федор Шадрунков.»

6

И хотя ясно было, что письмо это необходимо вложить в заветную папку, я не сразу сделал это.

Когда в коридоре зазвучал голос Векшина, я воспользовался случаем и спро­сил, знаком ли Векшин с поэтом Федором Шадрунковым.

— Знаком! — ответил Векшин. — Я с ним младенцев в кочегарке рамбовского роддома жег. Он поллитру шила, зажилил, гад, которую нам главврач выдал!

— Вы, наверное, про прозаика Колю Шадрунова говорите. — сказал я. — Это он в кочегарке работает, а я про Федора Шадрункова спрашиваю.

— А я и Шадрункова знаю! — сказал Векшин. — Очень редкостный идиот. Но жена очень даже ничего у него. А в чем дело?

— Он письмо прислал.

— Покажите!

— Я не думаю, что Шадрункову это понравилось бы .

— А какое нам дело до того, понравится ему это или нет! — сказал Векшин. — Имейте в виду, что Федька, хотя и дурак, но при этом — стукач!

— Стукач?! — удивился я. — Вы уверены?

— Уверен. — отрезал Векшин. — Я сам его у майора видел.

— У какого майора?!

— Ну, в КГБ. В Управе .

— А вы-то, Рудольф Николаевич, что там делали?

— Не то, не то, что вы думаете .

— Я ничего не думаю по этому поводу.

— Нет, думаете!

— Не думаю!

— Думаете!

Чтобы прекратить перепалку, я демонстративно убрал папку в ящик письмен­ного стола и закрыл ящик на ключ, а ключ положил в карман.

Это остудило Векшина.

Он встал и, бормоча угрозы, пошел в сторону редакторского кабинета. Редак­тор вызвал меня буквально через минуту.

— Вы говорили, что Шадрунков письмо какое-то прислал? — спросил он.

— Да. Я вам докладывал уже .

— Принесите это письмо мне .

— Не могу. — сказал я.

— Почему? — воскликнул Векшин, вылезая откуда-то из-под стола. — Я, Бо­рис Николаевич, как сотрудник органов, требую, чтобы вы немедленно передали это письмо мне!

— В самом деле, Николай Михайлович. — сказал редактор. — Что случи­лось? Почему вы не можете принести мне письмо?

Он сделал ударение на слове «мне».

— Ничего не случилось . — сказал я. — А письмо я не могу принести, потому что исполнил ваше указание .

— Какое?

— Инопланетянам переслал, как вы и посоветовали.