Неизвестно - Дневники

10. [ IX ]. Четверг.

Официальное сообщение о наших потерях за май-август: 42 дивизии! Это значит, по скромному подсчету, миллион.

Вчера Луговской рассказывал о капитане Лейкине. Стена народу в шашлычной. Перед капитаном, что в казачьей одежде, с чубчиком, четыре бутылки водки, не раскупоренные, в ряд.

132

Какой-то армянин в украинской рубахе задел [нрзб.] и разорвал от края и до края. Луговской:

— Ты откуда?

Грозит пальцем: дескать, не выпытаешь.

— Я — Луговской. Вместе ехали.

Тогда тот вяло, пьяно, улыбается и говорит:

— Из Сталинграда.

— Сколько ехал сюда?

— [нрзб.]

Опять та же игра. Пляшут с недвижными, идольскими лицами два инвалида — безногие, безрукие. Капитан начинает бранить тыл, разврат, [нрзб.] и сам выбрасывает из сумки деньги за двадцать пять шашлыков. Затем брань с “пехотинцами”, бегство на базар за помощью. “Пехотинцы” ругают кавалеристов... Инвалиды пляшут перед пехотинцами. Армянин брюхом ложится на виноград, покрывающий грязный стол, и сумку с деньгами, оставленную капитаном Лейкиным...

Когда он рассказывал, я думал о людской привычке, привыкнув убивать,— вернувшись, как жить мирно? Ведь после прошлой войны продолжалась война классовая, где подобные капитаны Лейкины могли проявить себя, а ведь теперь-то классовой войны не будет. Ну, допустим, часть их уйдет в бандиты, а другая — большая?..

Обед в столовке. Разговоры о Кавказе, разбомбленных городах, о том, что до революции все крупные фирмы,— перечисляют их,— принадлежали немцам, так что Штраух спросил уныло:

— А может быть их, немцев, 450 миллионов, а не китайцев? Кто-то сказал:

— Нет. Больные животные безобидны и в сущности не смешны.

Читал “Тысяча одну ночь”.

11. [ IX ]. Пятница.

Беззаботный, веселый А.Толстой, за стаканом вина, читал первый акт такой же беззаботной комедии “Нечистая сила” 139. Комедия традиционная, русская, под Островского, с медленным течением, глубоководным и приятным. Про Москву? — говорил о запахах, о том, что косили два раза сено, что из гнезда выпал стри-

133

жонок и клевался, когда его взяли в руки, что Кончаловский устроил званый обед и сказал:

— У меня в “Буграх” стояла кавалерия и это очень хорошо: конское говно самое лучшее удобрение.

В дневном сообщении говорится, что немцы захватили несколько улиц Новороссийска. На лицах всюду полное равнодушие. Женщины — общественницы, собравшись у Тамары, говорили о [нрзб.] обедов (тех, которые остаются от не пришедших в столовую детей), о том, что какой-то Катиной дали шесть пончиков, а детям выдали по одному, что Пединститут им. Герцена, эвакуировавший сначала в Пятигорск, а затем приезжающий в Челябинск, ничего не достал для своего пропитания у наркома торговли Сибирцева, у которого нет совершенно риса и сладкого, и вообще ничего нет. По просьбе Екатерины Павловны Пешковой герценовцам выдали чаю и бочку повидла. Екатерина Павловна сказала:

— С Кавказа никто не уходит, кроме некоторых коммунистов и некоторой части интеллигенции. Говорят: “все равно помирать — в эвакуации или у немцев. Лучше уж дома”.

Жена Вирты обещала дать мне на время ружье мужа, которое валяется у каких-то знакомых. Но, наверное, не даст по жадности.

12. [ IX ]. Суббота.

Сообщение об оставлении Новороссийска.

13. [ IX ] . Воскресенье.

В семь часов у летчиков, в парке Максима Горького. Затем у Надежды Алексеевны. Телеграмма от “Нового мира” с предложением изменений в романе. Написал статью для “Труда” 140. Предложение с кинофабрики — написать сценарий “Хлеб”, причем у них даже и сюжет есть.

14. [1Х ] . Понедельник.

По-видимому, немцы осуществляют второй тур осеннего наступления: атаки на юго-западе Сталинграда, бои возле Моздока и молчание — что делается южнее Новороссийска.

Ходил с Крайневым в военный комиссариат. По дороге Крайнов рассказывал, что работников комиссариата приходится часто

134

смещать — “иначе хищения большие”, и привел пример, как один за то, чтоб остаться, заплатил 60 тысяч рублей.

Он же говорит: в Самарканде, в детдоме, ссорились директор и воспитательница. Однажды воспитательница заболела. Директорша поверила только тогда болезни, когда ей сообщили из больницы, что воспитательница “лежит в операционной”. Звонят на другой день: “умерла, забирайте”. Ну что же,— у нас любят мертвых! — директорша заказывает гроб, цветы, скромные поминки, стенгазету с заслугами покойной,— и едет в больницу. Даже, кажется, чуть ли не оркестрик захватили. Приезжают. Оказывается, что, в суматохе военной, регистратор перепутал бланки — и воспитательница жива. Собирается совет: “как же быть? За чей счет похороны?” И выносят решение: “за счет бывшего покойника”. Суд да дело,— и от суда неразберихи и прочего воспитательница умерла, теперь вторично и уже по-настоящему. Удостоверившись, что активистка действительно умерла, похоронили ее за счет детдома.

Был у Яшена, разговаривали вежливо с Халимой Насыро-вой 141.— Прощался с Зелинским, который уезжает завтра, а Надежда Алексеевна летит сегодня ночью.

Кстати о полетах. Крайнев высказал предположение, что немецкие аэроцистерны, может быть, заброшены в пустынях, окружающих Ташкент. Самолеты снизятся, зарядятся и прилетят в Ташкент. А здесь заборы глиняные, дома тоже — все и посыпется. Затем самолеты снизятся опять в пустыне, зарядятся и улетят. Зенитной защиты в городе нет.

Вчера на вечере С.Городецкий спросил меня, отведя в сторону:

— Что случилось? Почему все улетают?

— Как все?

— Но, ведь вы же летите?

— Собираюсь.

— Так в чем же дело?!..

Сегодня между прочим отправил в Москву, в Союз, просьбу, чтобы меня вызвали.

Б.Лавренев,— источник неточный, правда,— сказал, что в дни, когда Черчилль приезжал в Москву, сопровождавший его генерал сделал доклад нашим генералам: “Ваша пресса ввела нас в заблуждение,— будто бы сказал он,— мы думали, что весной начнется ваше удачное наступление по всему фронту. Но, весной оказалось, что ваши войска не боеспособны и их разбили вассаль-

135

ные дивизии немцев. Немцы же держат против вас 150 дивизий и 100 на Западном фронте. В этих условиях мы не можем рисковать нашими силами, и мы должны превосходить немцев втрое, т.е. иметь 750 дивизий”. Это что же, англичане должны иметь армию, скромно считая, 7,2 миллионов?

Заходил вечером Шестопал. Он насобирал какого-то барахла и пешком, с приятелем, идет менять в Брич-Мулу. Дал ему рюкзак и очень сожалел, что не мог пойти с ним.

Купил книг на 84 рубля.

Читал “Янки при дворе короля Артура”. Дон Кихот перелицованный по-американски. Вместо Санчо-Панса какие-то болтливые девчонки. Плохо. Марк Твен не понял, что американец — янки должен бы так же ошибаться и казаться глупым, как и Дон Кихот. Ибо — все стремления к гуманизму времен Дон Кихота и демократов времен Марка Твена,— как и наши,— глупы и смешны. Мечом, как точно выяснилось, человека не переделаешь. Да и переделаешь ли его вообще? Да и нужно ли переделывать? Не нужно ничего навязывать человеку — так поступало истинное христианство, и высшее проявление человеческого духа: буддизм.