Неизвестно - Дневники

Интересно бы, в свете нашего поражения сегодняшнего на Украине, прочесть показания германских генералов, взятых в плен под Сталинградом. Не ввели ли они наших в заблуждение? Не заморочили ли голову?..

Партизанский штаб в доме, где был Институт Маркса-Энгельса. Кресла, обитые клеенкой, ковер. Ходят крестьяне, ругаясь. В несгораемом шкафу папки с письмами и донесениями партизан. Малин — бывший комиссар, какой-то, как мне показалось, напуганный. Рассказы об изумительном К.Заслонове 288.

17. [ III ]. Среда.

На улице солнце, тишина, тепло.

Встретил В.Кирпотина 289, бледного, в черной одежде.

— Как живешь, Валерий?

— По сводке,— ответил он.

Пришел Николай Владимирович, написали письмо в арт. училище, где его сын учится. Обещали достать бумагу, но для этого, мол, надо командировать сына. Отбивали кошки от ботинок, кошки на свалку, ботинки ребятам на ноги.

На юге наше отступление продолжается. В “Правде” напечатано неопределенное мычание, из которого все же можно понять, что дела на Северном Донце — дрянь.

Распахнули, было, мы ворота на Украину, а въехали, выходит, в подворотню к калитке. Гадко на душе. “Сеяй слезами, радостью пожнет...?” Да, пришлось немцу нам зуба дать!

Таня получила 376 рублей, за “Партизанки”, не напечатанную статью в “Известиях”. Вот на это и живу. Тьфу!

Писал пьесу. Звонила Нина Владимировна Бажан — как здоровье? Нет ли новостей от Николая Платоновича? — Получила письмо. А вы что делаете, Всеволод Вячеславович? — Пишу пьесу.— Молчание.— Что такое? — Да очень удивительно, как в такое время можно писать пьесу. О чем? — О любви.— Опять молчание, еще более удивленное.— К Николаю Платоновичу не собираетесь? — Куда? Он скоро ко мне приедет.

У нас в "Сибири, а затем читал в Сборнике самарских сказок,

290

есть побывальщина. Жил-был великий разбойник. Много он награбил золота, серебра, драгоценных камней. Чует, смерть близка... Отдавать сокровища близким — жалко, все дураки. Он их решил закопать, клад устроить. “Ну, чего тебе закапывать? — говорят ему.— Разве от русского человека можно что-нибудь скрыть. Он все найдет”.— “Я положу зарок”.— “Какой же ты положишь зарок?” — “Я такой зарок положу, что пока существует русская земля, того клада не выроют”. Закопал он клад в твердую, каменистую почву и заклял зароком — тому получить клад, кто выроет его без единой матерщины!.. И прошло 100 лет и 100 людей рыли тот клад и не нашлось ни одного, кто бы не вымате-рился. Так он и лежит по сие время.

Что такое искусство? Мыльный пузырь. Кто были Гомер, Еврипид, Шекспир или безымянный автор “Слова о полку Игореве”? Тогда как биографии великих истребителей человечества, преступников в сущности, великолепно известны — Александр Македонский, Цезарь, Наполеон и сегодняшний дьявол — Гитлер. Я говорю не к тому, что искусство важнее войны (хотя эта мысль тоже не так уж плоха), а к тому, что если встать на точку зрения людей, говорящих, будто бы человечество эволюционирует (Спенсер и другие), то почему же оно тогда помнит только о солдатах и войне? Стало быть, война — явление тоже прогрессивное? Война приносит пользу человечеству? Чингис-хан, Батый, Наполеон?!..

В Сибири зверовщики ходят на сидьбу (сторожку) до росы, надев сапоги с деревянными подошвами, чтобы своим следом не “надушить”. Так вот войны так в нашей жизни надушили, что и дохнуть нельзя.

18. [ III ]. Четверг.

Писал пьесу.

Вечером пришел А.Крученых 290, исхудавший, с резко обозначенными лицевыми костями, грязный, в засаленном пиджачишке. Мечется по комнате, хватает книги, бумагу... До карандашей не дотрагивается. Говорит: “Съедаю кило-полтора в день, но мало. Жиров нет. Теряю в месяц 400—500 грамм. Если еще год война протянется — ничего, меня хватит. Но на два года... Хо-хо... Пожалуй, нет, а?” — И он говорит о знакомой женщине. Талантлива. Но не старалась печататься — все обстановка плоха. Предпочитала жить на содержании.— “Теперь всматриваюсь, у нее шкаф

291

красного дерева, посуда из нержавеющей стали”. Теперь — (“Вот ты пела!”) — “хахали” исчезли, она поступила на завод — и сразу же испортила дорогой станок, вроде как бы выгнали. Она распродает вещи и просит у Крученыха помощи: “Ну, раз, два, но нельзя же все время, я ей говорю”. И глаза его сердито щурятся. Другая приходит: “Дайте папироску, сухарик”.— “Да вы не ели?” — “Я бы сразу съела трех баранов”.— И он добавляет: “Ну и дашь ей, а у самого-то злость...”

Последние известия: обычная вермишель о подвигах, которых запомнить невозможно, а затем — съезд акынов, на котором акын такой-то вышел победителем, пропев лучшую песню о весеннем посеве; в Узбекистане цветет миндаль и урюк; в Красноярске печник, разбирая дымоход, нашел 52 фунта золота 96-й пробы!..

А в это время в мире... Вы, читатели, будете великолепно знать, что в это время делалось в мире, чего мы не знали.

19. [ III ]. Пятница.

Сон: рыли узкую яму, клад, я и Ал. Н. Толстой. Уже видно что-то белое, узкое... Проснулся! Заснул опять. Но, так как сон был яркий и второе спанье не заглушило его, то, встав, по обычаю предков, взглянул в “Сонник”. Предстоит какое-то великое счастье, а затем такое же великое несчастье... И тут помпа! Коромысла всюду качаются вверх и вниз!..

— Многомужнюю бабу репой не корми, она редьки хочет! — услышал вчера на улице.

Много... много ноши? Это — про нас.

Прочел С.Обручева. “В неведомых горах Якутии”. Попервоначалу даже интересно. Написано чисто, легко, тема — любопытная. Поехал ученый геолог отыскивать платину, а открыл неизвестный хребет, названный им Хребтом Черского. А, если вдуматься, дело выходит посложнее. Белый офицер Николаев бродит в горах. Покупает где-то платину, может быть, убивает за нее якутов, приходит в Якутск, один, испытав невероятные страдания. Но, все же, он, по-видимому, надеется когда-нибудь эксплуатировать найденный им прииск платины,— если он ее не купил, или не ограбил якута. Поэтому — молчит, но для отвода глаз называет реку Чибачилах. Фантазеры снаряжают огромную, по тогдашним временам, экспедицию. Она идет. О геологе, обнаружившем хребет, пишет. Он прославлен, хотя искал он платину плохо, тороп-

292

ливо, а, может быть, она там есть? А об несчастном Николаеве, с ученым презрением, пишет язвительные строки, не понимая того, что тот был куда смелее и ловчее, ибо шел-то он один, без каравана, и виновен только в том, что не геолог и не знал, что карты географические составлены плохо. Вот что значит не упругие мозги профессора. Впрочем, ведь самое упругое вещество — воздух, а его не чувствуешь.

Позвонили из “Красной звезды” — “Говорили, помните, с вами о поездке, не хотите ли завтра поехать в Сталинград”. Я сказал, что, конечно, не могу — приезжает семья, не сказав, что сижу без денег.