Неизвестно - Шелест Да не судимы будете

Подгорный уточнил некоторые подробности нашего разго­вора с Брежневым, а затем, на миг задумавшись, сказал: «Да, дела складываются очень сложно». В это время мы сидели на веранде второго этажа дачи и увидели, что появился Брежнев. Подгорный мне сказал: «Ты в разговоре не подавай вида, что я знаю о посещении тебя Брежневым».

Пришел Брежнев, как всегда, несколько «ретивый», игри­вый, немного навеселе. Как ни в чем не бывало, зашел новый разговор обо всем и понемногу. Наконец Брежнев начал старый разговор о трудностях работы с Хрущевым. Я снова начал

уточнять эти «трудности». Оказалось, что Хрущев очень требо­вательный, проводит самостоятельную линию, независимо ре­шает вопросы, много разъезжает по стране и за границу. Сельское хозяйство превратил в свою монополию, много прово­дит разных «реорганизаций» в народном хозяйстве, в партии и советских органах. Разделил их на городские и сельские. Явно пренебрегает вопросами идеологии, требует конкретной рабо­ты, а не «болтовни», как он говорит.

Во внешней политике и взаимоотношениях с соцстранами и их компартиями допускает большие промахи, что отрицатель­но отражается на авторитете нашей партии и страны. Заигрыва­ет с социал-демократами и капиталистическими странами За­падной Европы. Не обошел вопроса об испорченных взаимоот­ношениях с Китаем, карибского кризиса, посылки Аджубея в Бонн и поездки в Скандинавские страны. И еще много разных «прегрешений» и недостатков. И все же при всем этом главный вопрос был тот, что он их не слушает и хочет со всеми разделаться поодиночке.

В разговоре я сказал, что все, что делалось, очевидно, принималось на Президиуме, и, как видно из всех документов и действий, все мероприятия внутриполитического и внешнепо­литического характера всеми поддерживались. Если есть какие отклонения от принятых решений и они имеют принципиальное значение, соберитесь все вместе, обсудите, выскажите свое мнение Хрущеву, исправьте положение.

Тут Брежнев не выдержал, почти выкрикнул: «Я уже тебе говорил, что в откровенный разговор я не верю, кто первый об этом заговорит, тот будет вышвырнут вон из состава руковод­ства». Я довольно многозначительно посмотрел на Брежнева, а затем на Подгорного — очевидно, это было правильно поня­то, и тут, наконец, напряжение было снято словами Подгорно­го: «Довольно нам играть в я^мурки, я знаю ваш разговор с Брежневым, и ты, Петр, правильно пойми все, что делается. Очевидно, надо идти по большому счету. Возможно, чтобы решить вопрос, о котором ты говоришь, надо выходить на Пленум ЦК, а без мнения Украины и членов ЦК КПСС, которые от Украины избраны, вопрос решить невозможно, ведь всем известно, что украинская партийная организация имеет большой вес и авторитет, да это и основная опора Н. С. Хрущева. Поэтому тебе надо быть готовым повести от­кровенный, но осторожный разговор со всеми твоими товари­щами, входящими в состав ЦК КПСС, а их на Украине нема­ло — 36 человек. Возможно, поговорить надо с доверительным активом по всем вопросам, которые мы тебе изложили». Я ответил, что ж, ради справедливого дела поговорить можно, хотя это и очень рискованный и опасный прием. Тут же я ска­зал, что имеются три человека, с которыми я не могу повести никакого разговора. Это И. Сенин, О. Иващенко, А. Корней­чук. Эти люди прямо и даже в частном порядке могут сейчас же все передать Н. С. Хрущеву, от этого, я думаю, не будет хоро­шо никому.

Тут же Брежнев заявил, что он может сам «переговорить» с О. Иващенко, хвастаясь, что он с «ихним братом умеет вести беседы». На такое заявление Подгорный сказал: «Леня, ты не бери на себя много, посмотрим, как ты с треском провалишь­ся». О многом еще мы говорили, и я снова пытался внушить мысль, что с Н. С. Хрущевым надо откровенно поговорить, но они не верили в «откровенность», просто боялись этого. Кое- что мне было известно, что Брежнев до смерти боится Хруще­ва, тот, в свою очередь, не уважает Брежнева, считает пустоз­воном, рисовальщиком, да и немалым льстецом, причем доволь­но «квалифицированным». Пусть будет так, но Подгорного он уважает, доверяет ему, считает его доверенным лицом. Что же здесь? Неужели Подгорный попал под влияние Брежнева? Это­го не может быть ни по уму, ни по опыту и подготовке. Остается догадка: неужели у Подгорного осталась обида за то, что Хрущев забрал его с Украины? Все может быть.

Становится одно ясным, что иде! большой замысел, Бреж­нев и Подгорный намереваются устранить Хрущева от руковод­ства. Но сильно боятся этого шага, тем более что он основыва­ется на трусости и беспринципности, на жажде власти, вот и ищут опору, при этом возлагают большие надежды на партий­ную организацию Украины и, в частности, на мои с ними действия. И все же пока со мной ведут не совсем откровенный разговор, боятся. Но уже на этом этапе я с ними зашел очень далеко.

Во время моего пребывания в Крыму я несколько раз встречался с Брежневым и Подгорным, на одной из этих встреч условились, что для встречи и разговора с партийными работни­ками и хозяйственьгаками надо нам втроем выехать в Крымскую область. Мне было поручено подготовить маршрут и встречу с людьми. Я все время ходил под каким-то гнетом, все рассу­ждал сам с собой, к чему может привести вся эта «затея» и чем она может кончиться?

Прошло несколько дней, и я сообщил, что маршрут разрабо­тан. Посетим симферопольские птицефабрики, колхозы «Друж­ба народов» и «Россия» и один совхоз, посмотрим поля и хозяй­ства, благоустройство сел, побеседуем с народом. Когда я об этом сообщил Подгорному, он ответил, что нам втроем ехать незачем, это может вызвать подозрение. Поездка моя с Бреж­невым не вызовет никаких сомнений, Брежнев не знает хо­зяйств Крымской области, я его сопровождаю, вот и все. Откровенно говоря, мне это не понравилось и несколько насто­рожило. Но делать нечего — поехал с Брежневым. С нами был секретарь Крымского обкома партии Лутак. Осмотрели птице­фабрики, поговорили с народом. Брежнев все время рисовался, зарабатывая себе «авторитет», иногда задавал недоуменные вопросы: как поставлена оплата труда, почему не хватает кор­мов, и что, мол, проработка записок Н. С. Хрущева по сельско­му хозяйству «не может вывести сельское хозяйство из трудных условий»? Все это говорилось с какой-то «многозначительно­стью», но реакция людей была довольно сдержанной. Брежнев, обращаясь ко мне, спрашивал, почему люди молчат. Я ему отвечал: «А что бы ты сказал на эти вопросы, когда мы все поддерживаем мероприятия, выдвинутые Хрущевым?» В таких случаях он просто замыкался.

Затем посетили колхоз «Дружба народов», председатель Егудин, и колхоз «Россия» — председатель Переверзев. Оба эти хозяйства многоотраслевые, они выращивают зерно, техниче­ские культуры, развито животноводство, много гектаров под виноградом и садами, большие участки орошения от местных скважин. Свои перерабатьтающие заводы, виноград, овощи, фрукты. Идет большое строительство жилых массивов город­ского типа с бытовым благоустройством и общественными зданиями. Хозяйства отличные, образцовые. На свой страх и риск построенные, отступая от наших «наставлений и инструк­ций». Они все выслушивают, не возражают и все делают по- своему. Ознакомились со всем комплексом, по ходу дела завяза­лась беседа. Брежнев все время допрашивал, что нужно для ведения хозяйства. Долго молчали председатели, секретарь об­кома и секретарь райкома, все время поглядывали на меня. Когда я сказал, что смело высказывайте все, что вы думаете, тогда заговорили, прежде всего о материально-техническом обеспечении колхозов и совхозов — тракторами, разным сель- хозинвентарем. У колхозов деньги имеются, а купить материа­лы, сельхозмашины, автомобили и запасные части негде. Посе­тили еще один совхоз — «Жовтень». Хозяйство специализирова­лось на откорме крупного рогатого скота. Тоже много жалоб на те же проблемы, что и в колхозах, но добавляют, что в совхозах и денег нет.