Неизвестно - Шелест Да не судимы будете

После осмотра хозяйств поехали обедать в хозяйство Егуди- на, обед был на открытом воздухе, в саду. Когда немного подвыпили, а Брежнев к этому времени уже изрядно, он сразу же завел «разговор», как они, присутствующие, смотрят на раздел обкомов и облисполкомов на городские и сельские? Долго все уходили от прямого ответа, затем Егудин сказал, что им все равно, лишь бы нам не мешали руководить, меньше вмешивались в наши дела и обеспечивали бы нас всем необходи­мым за наши же деньги. Брежнев продолжал разговор по поводу двух обкомов. Тогда многие присутствующие заявили: «Вы решали вопросы реорганизации партийных, советских и хо­зяйственных органов, вы и решайте, как дальше быть»,

Брежнева такой ответ несколько насторожил, он полагал, что начнется открытое осуждение Хрущева по многим вопро­сам, так как он в довольно осторожной форме давал в разговоре понять, что Хрущев не во всем, мол, прав и далеко не все знает. Одним словом, разговора на эту «нужную» для Брежнева тему не состоялось.

Поздно вечером мы с Брежневым возвратились к себе на дачи. По дороге он неоднократно затрагивал вопрос, почему «люди молчат». Я ответил: «А почему вы в центре молчите, если считаете, что делается не так?» Он с некоторым раздраже­нием ответил: «Пойди поговори». Чувствовалось, что самой поездкой и ознакомлением с хозяйствами он остался доволен, но досадовал, что не состоялось «прямого и откровенного» разго­вора.

Через некоторое время мы решили встретиться втроем с О. Иващенко и И. Сениным, которые в это время отдыхали на даче в Алуште. Решили приехать внезапно, вроде бы мимо­ходом проведать их. Так и вышло, когда Брежнев, Подгорный и я появились на даче. Иващенко «напустилась» на меня, почему я не предупредил их о нашем приезде — «случайный заезд» сошел за действительность». Погуляли немного в парке. Бреж­нев все время стремился уединиться с Иващенко. Но, видно, что у него ничего не получалось, и Подгорный над ним подтруни­вал. К обеду на дачу прибыл зять Хрущева Гонтарь и его супруга Юля, дочь Н. С. Хрущева. Тут «Леня» совсем растерял­ся и начал настаивать на том, чтобы мы срочно уехали. Подгор­ный и я уговорили его остаться на обед. Больше Брежнев не затевал разговора с Иващенко, тем более с Сениным, но зато за обедом провозгласил тост за здоровье Никиты Сергеевича. Вот этого я уж никак не ожидал.

По дороге домой Подгорный спросил Брежнева: «Ну как, Леня, поговорил с Ольгой?» В ответ он только буркнул: «Вот проклятая баба».

Еще несколько раз мы собирались по «делу» — как теперь именовался наш разговор по поводу действий Н. С. Хрущева. Я получил прямое задание провести зондаж по «делу» с членами

ЦК КПСС по разным вопросам, в том числе и по вопросам «дела». За время отпуска я 9 дней был в Москве и 4 дня в Киеве. И все время был в большом напряжении.

Август 1964 года. 7 августа закончился отпуск, прошел он удовлетворительно, хотя много было и остается причин, чтобы волноваться, нервничать и быть неуверенным даже в заб- трашнем дне в связи со сложившимися обстоятельствами и си­туацией вокруг «дела», связанного с Н. С. Хрущевым. Самому мне надо иметь большую выдержку, чтобы все это переварить, «осмыслить», пережить, но конец этому напряжению должен быть. Трагедия еще в том, что к Брежневу отношусь с некото­рым недоверием, слишком он «легкий» человек. Верю Подгор­ному, очевидно, поэтому и пошел на это довольно рискованное и серьезное «дело». Узел завязан, и развязать его, очевидно, не удастся, придется рубить. Но при рубке не только щепки летят, моясет и голова слететь.

Из Крыма возвращался машиной, побывал в Запорожской, Днепропетровской, Харьковской и Полтавской областях. Везде вел разговоры по хозяйству, но осторожно затрагивал вопросы и по «делу». Реакция была разная. Но особая реакция была в Днепропетровской области. Здесь я на реке Волчьей под Новомосковском встретился со Щербицким, в пределах допусти­мого проинформировал его о ситуации, которая складывается вокруг Н. С. Хрущева. Он воспринял это с особым злорад­ством, но и с большой трусостью, ведь по своей натуре он очень трусливый человек.

Прошли сильные дожди, ехать машиной было очень трудно, и я из Полтавы вылетел самолетом в Киев.

8 августа приступил к работе, вопросов накопилось очень много. Хлеб1а государству сдали 506,7 миллиона пудов, это против прошлого года больше на 201 миллион пудов.

8— 10 августа Подгорный был в Киеве, приехал на «охоту». Встреча была хорошая, обсудили много организационных во­просов, связанных с «делом». Оба пришли к выводу: во избежа­ние «разоблачения» все вопросы, связанные с «делом», надо форсировать.

12 августа позвонил Н. С. Хрущеву, доложил Ёопросы по сельскому хозяйству республики. Хлеба уже сдано 525 миллио­нов пудов, прошли хорошие дожди, значительно поправилась сахарная свекла. Думаем, что с гектара соберем по 230—235 центнеров, сдадим 37—39 миллионов тонн, а это 5 миллионов

тонн сахара. Доложил о том, что мы проводим большую подго­товку к осеннему севу.

Разговор был спокойным, хорошим. Н. С. Хрущев поздравил с успешной работой, просил передать привет моим товарищам по работе. Эти последние слова защемили мое сердце и душу, я думал, что он-то ничего не знает, что делается вокруг него, как- то доверительно относится ко мне, не зная моей «предательской роли». Все это нелегко переживать. Далее Хрущев спросил меня, будет ли сдано государству 750 миллионов пудов хлеба, я ответил, что за 730 даю твердую гарантрию. «Хорошо»,— сказал он и тут же добавил: «Смотрю я так, что недалеко то время, когда Украина сможет сдавать по миллиарду пудов хлеба». Я ответил: «Мы все сделаем, Никита Сергеевич, чтобы еще выше поднять культуру земледелия и повысить урожайность». Просил еще раз посмотреть за своевременным пуском сахарньгх заводов — в стра­не ощущается большая недостача сахара.

14 августа из Москвы позвонил мне Брежнев Л. И. — интере­совался, был ли днями у меня разговор с Н. С. Хрущевым. Я ответил, что разговор был, изложил суть и содержание наших бесед. Тут Брежнев не вьвдержал, потому что его больше всего интересовал именно этот вопрос, и спросил меня: «А о «нас» ничего не говорил и не спрашивал?» Я ответил, что других разговоров, кроме тех, что доложил, не было. Чувствовалось, что беспокойство и панический страх у Брежнева были сняты.

Никитченко в КГБ докладьгеал дела по работе «троек» за 1936—1939. годы. Жуткая картина, сколько погибло преданных нашему делу людей, людей разных категорий, и лишь за то, что имели свое здравое мнение и заботу о делах страны и партии. В работе «троек» чинился полный произвол.

21 августа снова в Крыму — на сей раз по печальному поводу. Там отдыхал П. Тольятти и после приступа внезапно скойчался.. Я срочно вылетел в Крьщ: надо было принять участие в организа- Щ1И траурной процессии. В Крым прилетел Н. С. Хрущев. Он очень тяжело переживал смерть Тольятти. На прощальном траурном митинге в Артеке он еле сдерживал слезы. Как-то осунулся, постарел. Бьш очень огорчен, что это произошло в нашей стране.