Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

— А что в детском саду делает ваш двухлитровый банк, господин Макарон- кин? — кричал в ответ уполномоченный Пятилитрового Банка господина Гро- мыхалова. — Вы хотите сказать, для Центральной биржи не хватило бы места в детском саду?!

Да.

Такого взлета патриотизма не помнили площади древнего Рельсовска со слав­ной поры двенадцатого года, когда собирали здесь ополчение для армии фельд­маршала Кутузова.

Яростные споры не стихали на площадях дотемна.

— Рельсовск есть русский город! — торжественно объявили на своем заседа­нии членкоры.

— Нет! — решительно опровергли их брокеры. — Рельсовск не есть не рус­ский город!

— Брокер есть набитый дурак! Рельсовск всегда будет русским городом.

— Это членкор не есть умный меншен! — отвечали дилеры. — А Рельсовск не есть иностранный штадт.

После чего дискуссия неотвратимо перерастала в драку.

Дрались в тот день повсюду.

Дрались на городских стритах, дрались в оврагах и даже на крышах офисов тоже дрались.

— Есть!

— Не есть! — гремело в облетевших садах и брокерских конторах, на приго­родных перронах и в Комитетах Охраны Рельсы.

Особенно отличился в те дни Петр Николаевич Исправников, недавно назна­ченный директором НИИ Человека и Трупа.

Не опасаясь уже прослыть антисемитом, он носился по Рельсовску и, не раз­бирая, работал кулаками, едва только замечал недостаток патриотизма.

— Ах ты, сука! — говорил он и с разворота лупил прямо по зубам.

Особенно сильно в тот день досталось от него известному своими антисемит­скими настроениями Вите-райкомовцу, а также поэту Евгению Иудкину, который трудолюбиво, как бурундук, стремился запечатлеть в стихах Второе исчезновение, поскольку за поэму о Первом исчезновении он получил Большую литературную премию «Пэн-дилер».

Забегая вперед, скажем, что цикл стихов Евгения Иудкина о Втором исчезно­вении, который он завершал, залечивая полученные увечья, был отмечен литера­турной премией «Золотая рельса».

Побили, между прочим, и надежу — богатыря Марка Кузьмича.

Но это случилось еще утром, когда громили «Полулитровый банк Брокер Марк Калужников и К°».

ПЯТОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Прерываю повествование, предвидя ваши удивленные возгласы по поводу див­ного устроения города Рельсовска и его жителей.

Дивно? Конечно же, дивно.

Но — увы-увы! — я не могу дать вам необходимых разъяснений, поскольку хотя и запрашивал свои масонские инстанции, однако разрешения на публикацию секретных сведений пока не получил.

Намекну только, что многие события здешней истории происходили и проис­ходят в рамках программы подготовки передислокации в другую Галактику. А техника межзвездных перелетов не допускает различия между членами экипажей по национальному, половому и даже возрастному признаку. В межзвездных пере­летах, как и в алкоголизме, нет ни эллина, ни иудея — одни только земляне .

Как говорил Н.Ф. Федоров, «перед лицом космической силы умолкают все ин­тересы, личные, сословные, народные, один только интерес не забывается, инте­рес, общий всем людям, т.е. всем смертным».

Но всё-всё.

Умолкаю, чтобы не нарушать режим секретности и не подвергать вас опас­ности, которое несет в себе несанкционированное вышестоящими инстанциями знание, о котором и говорится, что многие знания умножают великие печали.

Вы можете пытать меня, пригласив директора Института Человека и Трупа Пе­тра Николаевича Исправникова или полевого командира Витю-райкомовца.

Но что вы выведаете, я и сам не знаю.

Признаюсь, что я тоже, как и вы, пока еще не до конца посвящен в Замысел, то есть сам Замысел известен мне, но детали — нет.

Но, главное, я не могу разглашать ни под какими пытками, какими силами ор­ганизовывались эти исчезновения и какая преследовалась цель .

Скажу только, что силы эти могучие, а цель — светлая.

Тем не менее приступая к изложению обстоятельств и существа Третьего ис­чезновения, должен предостеречь вас от скороспелых суждений и осуждений.

Прошу, прошу вас поверить мне на слово, что ни о какой альтернативной по­ловой ориентации речи тут не идет.

Уверяю, что в основной массе рельсовцы почитали институты семьи и брака. Женщин здесь любили, дарили им цветы на восьмое марта, а если и били, то не всех и не каждый день...

Другое дело, что, как утверждает мой друг, философ Федор Михайлович Лю­бимов, еще в давние, застойные времена рельсовцы, уже предчувствуя предстоя­щие метаморфозы и предуготовляясь к ним, независимо от пола, возраста и наци­ональности, перестали воспринимать любовь и достаток в отрыве от социума.

Глубокую мысль эту простыми и ясными словами разъяснял рельсовский мыс­литель Федор Михайлович Любимов, когда я купил ему бутылку водки.

— Рельсовец неприхотлив... — рассказал он. — Наш человек довольствуется самым малым, если этого малого у него все-таки чуть-чуть больше, чем у соседа по оврагу... Это свойство и объединяет нас. Здесь истина. Тут бутылка зарыта.

— Какая бутылка? — спросил я.

— Бутылка истины! — сказал Федор Михайлович.

Ошеломительно глубокая мысль!

Мне представляется, что объединение, независящее от национальных, половых и возрастных различий, важно не только для Рельсовска, но и для всей истории на­шего Отечества, так смело вставшего на путь демократических преобразований...

Федор Михайлович Любимов согласился с моей оценкой его суждения и до­бавил, что накануне перестройки любой рельсовец охотно соглашался жить еще хуже, если его сосед будет жить совсем плохо.

Именно это феноменальное дружелюбие и обусловило в городе столь высокий рейтинг Петра Созонтовича Федорчукова, зеленоватого господина Президента и хана Батыя.

— Чем хорош Президент? — спросил Федор Михайлович. — Раньше соседка Калужникова, бывало, новые сапоги купит, и моей дуре, Люське, такие же пода­вай. На водку, можно сказать, ничего и не оставалось. Пили гадость всякую. А теперь нет. Что теперь соседка купит, если у ее Калужникова полулитровый банк накрылся и он ни хрена не получает? Вот и выходит, что мне облегчение от этого —Люське нечем теперь попрекнуть меня! Правильно?

Я ответил, что хотя я и являюсь незаконнорожденным сыном Э.А. Шеварднад­зе, но мне понятны заботы простых рельсовцев.

— Кроме этого, — отметил я. — И в Канцелярии Главного Предиктора Рель- совских Восточных Территорий, в принципе, согласны с подобной постановкой вопроса.

Федор Михайлович Любимов согласился со мной.

Он сказал, что Иван Гаврилович головастый мужик, хотя и не хочет пропить с ним свой Семилитровый Банк.

Еще Федор Михайлович сказал, что не любит немецкой философии.

— А зачем любить немецкую философию? — спросил я. — Задача землян ощутить себя землянами или хотя бы рельсовцами. А для этого необходимо, пре­жде всего, освободиться от ига Канта.