Эстер Сегаль - Шизофренияяяяяяяя

Собственно, подготовка недолга – несколько секунд, может, и еще меньше. Но для меня они как будто растягиваются сейчас, дробясь до бесконечности. И каждая единица дробления, пусть я и не знаю, как ее назвать (не «миг» же, ибо любой миг будет длиннее), похожа на спиральку со смыслом. Дернешь за конец, и спиралька размотается и превратится в воспоминание или сентенцию с претензией на ум.

Забавно, что я умираю на четвереньках. В такой же позе я и любила первый раз.

Мой любовник, вернее, тот, кому еще только суждено было стать любовником, взял меня тогда сзади. И, наверное, тогда же я в первый раз и умерла.

Или это было началом долгого умирания, финал которого я уже ощущаю сейчас своими коленями.

О, я не жалуюсь на судьбу. И на злую любовь, которая захватила меня врасплох. Нет, я не жалуюсь, я благодарна.

А умираю я потому, что в тот момент, когда из зародыша моей любви возникало оформленное и взрослое чувство, я повредила ее еще слишком слабые члены. Я деформировала ее. Я не дала ей достаточной свободы, и она стала любовью-калекой.

Вы не понимаете меня. И это неудивительно. Стоя на четвереньках под громыхающим вагоном, трудно как следует собраться с мыслями. Вот почему я путаюсь. Но вы уж попытайтесь меня понять. Попытайтесь даже через силу, потому что у меня осталось еще совсем немного спиралек, и тогда я уже не смогу продолжать говорить.

Любовь бывает, по-моему, двух видов, и, к сожалению, каждый из них способен мутировать и переходить в свою противоположность.

Первая любовь – та, что сродни истинной свободе. Она обоим людям, которых связывает, дает возможность быть самими собой и становиться все лучше и лучше, и правильнее.

Вот слово верное: правильный. Ведь мы все – да посмотрите же вы вокруг! – мы все какие-то неправильные. Не такие, какими должны были бы быть.

С самого рождения мы словно отползаем не туда. Учим не те слова, потом употребляем их не к месту. Кривляемся и не замечаем того.

И общаясь друг с другом, женясь, плодясь, сотрудничая, мы на самом деле всегда остаемся чужими.

Куда ни поглядишь, все неправильно. Неправильно деревья посажены вдоль дороги. Поезда гудят неправильно. Люди перебивают друг друга. Газеты врут. Мороженое отдает мясом. Дамские корсеты деформируют грудную клетку.

И так хочется чего-то верного, славного. Такого, к чему не придраться, не заподозрить в лукавстве. Не искореженного, настоящего.

Я думала, моя любовь такая. Но она оказалась второй любовью. Не любовью-свободою, а любовью-петлею.

Это когда любишь и не отпускаешь. И сам лежишь колодою, и любимому не даешь шагу ступить.

Я-то думала, что любовь моя как крылья на спине. Что унесет меня в поднебесье, что лишит меня веса. И не поймаете, и не вернете.

А оказалось, что она гиря. И весу мне только добавляет, так что от тяжести в землю врастаю.

И он врастает. Тяжелеет, тяжелеет. Вот лошади своей любимой спину сломал, пристрелить пришлось. Потому что отяжелел, не летает больше.

Сохрани вас Б-г от такой любви. Хуже паралича она.

Потому я и стою на четвереньках.

Если бы он мог подойти ко мне сзади, как тогда в первый раз. Положил бы мне руки на спину, ухватил крепко и вытянул отсюда. Тогда еще, может быть, все могло бы исправиться.

Но он не подойдет. Далеко он, да и близко бы был – не успел бы: времени-то совсем не осталось, меньше секундочки; может быть, лишь одна седьмая ее часть.

Мир покидать не жалко – глупый он, неправильный.

Зато подо мной между рельсов трава растет.

Надо же, проросла – ни железо, ни смрад поездов ей не помеха. Не зеленая, правда, бледная, но все-таки живет.

А я уже не живу.

Глава 30. Опасная таблетка

Они опять до меня добрались.

У меня болела спина, и мне выписали лекарство под названием «Аркоксия».

Ни о чем не подозревая, я купила его в аптеке и принесла домой.

Ну и наивной же дурой я оказалась.

И ведь как они меня обманули, как хитро обдурили.

Знали, что любое лекарство от душевных недугов я в дом не занесу, поэтому внедрили сюда простое и невинное. А сами-то… напичкали пилюли своими штучками.

Как знакомы мне их повадки! Они только и трендят о твоем здоровье, а сами губят тебя: обрабатывают, высасывают все, что им надо, а потом выбрасывают тебя, как ненужную пустую облатку.

Вот почему я всегда начеку. А тут – поверила, недосмотрела, и они сумели добиться своего.

Я принесла в дом эту аркоксию. Я не знала, что она страшный враг.

Эти маленькие таблеточки в упаковке снабжены самыми хитроумными электронными устройствами.

Во-первых, все таблетки умеют сами вскрывать свои ячейки из фольги и выбираться наружу. Причем запрограммированы они так, чтобы самовысвобождаться по очереди: одна справится с заданием, сделает порученное ей дело и сигнализирует об этом в материнскую упаковку, и только тогда на свет прогрызается другая.

Вот так они меня и застали врасплох.

Я крутилась по дому, занималась хозяйством и, ни о чем не подозревая, даже и не смотрела в сторону моего туалетного столика, куда я бросила аркоксию. А она, то есть они – маленькие беленькие кругляшки, в это время наблюдали за мной и фиксировали каждое мое движение.

В них вмонтированы микроскопические видеокамеры и микрофоны. И все, что они запечатлевают, сразу передается в центр управления, откуда ведется наблюдение за мной и мне подобными.

Но и это еще не все. Ведь у каждой таблетки есть еще две страшных функции.

Во-первых, они умеют перемещаться в пространстве. Незаметно, по-пластунски. И так как для них практически нет препятствий (они маленькие и плоские, проникают в любую щель), то от них невозможно укрыться ни в душе, ни в туалете, ни в собственной постели под одеялом.

И стыда у них, соответственно, нет никакого, так что нет и никакой гарантии, что в центре наблюдения не любуются волосками твоей промежности или слюной, вытекающей на подушку, пока ты мирно спишь и видишь сны.

О! Сны они тоже умеют засекать. Они присасываются к коже на твоих висках и как специальные электронные датчики составляют энцефалограммы, по которым в центре расшифровывают все то, что тебе снится.

Но и это не главное.

Главное, что в каждой таблетке есть маленькая психотропная бомба. Она взрывается не в любой момент, но только тогда, когда таблетка засекла, зафиксировала и передала в центр сведения о растущей в тебе панике.

Если состояние твоих нервов соответствует определенным показателям на разработанной специалистами схеме, то есть, иными словами, если ты близка к приступу, из центра тут же посылают таблетке команду, и внутри аркоксии срабатывает механизм самоуничтожения. Бомба взрывается, и ты становишься ее беспомощной жертвой.

Ты, конечно, не слышишь взрыва, ибо сопровождающий его звук вне пределов восприятия твоего слухового аппарата.