Татьяна Харитонова - Мамкино наследство

-Помер Пашка. Один я остался. – Петр Палыч привычно всхлипнул.

-Слышала! Он же в вашем доме обитал несколько лет. Подремонтировал немного, обжил. Если бы не пил, цены бы ему не было. Руки золотые. У вас же еще и сестра была, Лида! Она лет на пять старше меня была.

-Лида в Сибири, замуж вышла за военного. Там и живет. – Петр Палыч решил не рассказывать про Лиду. У этого киоска, рядом с любопытными дачницами не хотелось о больном.

-А ты чего в деревню? Дом проведать?

-Я, может, жить там хочу.

-Жена выгнала?

-Да при чем тут жена? Тянет туда. Тянет.

-Эх! С бутылкой на пару ты там ноль. Ноль без палочки. Там мужик нужен. Вот толку, что я туда езжу который год. Толку никакого. Мужа у меня нет, а женские руки – они так. В этом году один Филимоныч с конем на три деревни вокруг. Пока дождалась картошку посадить, думала, кончусь. Так с бабками и воюем. Каждый год говорю себе: «И зачем мне эта картошка? Куплю два мешка, хватит на зиму. Дочка в Москве, и слышать не хочет. А как представлю, что земля моя бурьяном зарастет, душа кровью обливается. Я на этот бурьян смотреть не могу. Больно.

-Так ты одна?

Женщина рассмеялась:

-А ты посвататься ко мне хочешь? Прямо тут? Эх, милок! Спасибо. Был точно такой же труженик рядом. Тяжелее рюмки ничего не поднимал, хозяин. Нет уж, спасибо.

-Что ты сразу! Я, может, без деревни загибаюсь. Может, и пью оттого. Город съел меня с потрохами.

-Диванный ты. Что я не вижу? Ты же трудиться отвык. Привык на всем готовеньком. На кнопочку нажать – футбол по телевизору. Молочка, хлеба из магазинчика, хотя какое молочко? Другое любишь.

-Как хоть зовут тебя, провидица?

-Надежда. Клепикова? Не помнишь?

-Нет. Малыми были с Пашкой. Нас же тетка забрала после смерти матери. Оторвались от родного угла с мясом.

-Да я у вас часто бывала! К крестной бегала. С косичками светлыми.

-Стой! - потер себя по лбу. - Надюшка – рыбья юшка?

-Вспомнил? И как уху варили у речки, вспомнил?

-Вспомнил. Мы ж тебя с Пашкой так прозвали. Ты ж уху такую сладкую варила.

-Так уж и сладкую!

-А то… Мы же с Пашкой в тебя влюблены были. Даже подрались. А потом решили – ни мне, ни ему. Друг другу поклялись в твою сторону не смотреть.

-А я помню, как вы ружье купили. За клюкву. Все мальцы в деревне вам завидовали. А вы его хранили на сеновале, чтобы мамка не забрала.

-А ты про ружье как прознала?

-Вы мне и рассказали. Помнишь, возле речки шалаш у нас был?

-Был шалаш. Эх, Надюшка! – Петр Палыч всматривался в лицо нечаянной спутницы.

-Что, постарела? Не узнаешь?

-Есть немного. А глаза твои.

-Выцвели, как ситцевое платье.

-Зеленые. Не выцвели. Красивые.

-Да ладно, не сочиняй, чего нету. – Поправила косынку. - И ты, Петя, лучше не стал.

-Время.

-Да какое время? Это же расцвет для мужика. Время… На охоту то ходишь?

-Да нет. В Гринпис записался. Слышала? Зеленые.

-Это в смысле «зеленый змий»?

-Не. Животных люблю. Так что лисы тебе на воротник не дождаться.

-До сих пор жду.

-Ладно тебе, Надюха, ты и без лисы на шее красавица.

-Я знаешь, как горевала, когда крестная умерла да вы потом уехали.

-Правда?

-Правда! Вы мне с Пашкой оба нравились. Теперь уже можно сказать, столько лет прошло. Да и Паша - царствие небесное…

-Да, дела. А твои старики?

-Мои пять лет назад, тоже друг за другом. Пока жили в деревне, легче мне было. Родной угол был в порядке. Батька до последнего постукивал, поправлял. Он у меня хозяин. Да Бог сыновей не дал. А я что? Одни руки. Мой не работник был. Потом хотела дачникам продать, да рука не поднялась. Пока стоит хата, и я хожу по земле.

-Эх ты, Надежда. Имя у тебя какое.

-Какое?

-Красивое.

-Ладно тебе. Автобус. Поторопись, а то не влезем.

Петр Палыч неожиданно подхватил сумку Надежды и припустил к остановке.

-Эй, стой, да она легкая!

-Ничего! Помогу.

Надежда засеменила следом. В переполненном автобусе стояли рядом. Вскоре возле Петра образовалась пустота. Запах перегара действовал на народ, как раптор на комаров.

Надежда отвернулась к окну. Автобус выезжал из города, не спеша. Полчаса в дороге она любила смотреть в окно. Любила это возвращение домой, наизусть знала каждое деревце, каждый поворот. Сейчас смотреть в окно мешал мерзкий запах перегара. И зачем только заговорила с этим опустившимся мужичонкой? Ведь от того Петьки, по которому сердечко ее сохло, ничего не осталось. Пусть бы ехал себе. Она незаметно стала рассматривать неожиданного попутчика, пытаясь найти что-то хорошее. Давно нестриженные волосы, да еще и немытые. Небритость трехдневная. Футболка затрапезная с растянутым воротом. Жена, если таковая имеется, давно перестала за ним ухаживать. А глаза, и брови, и нос Петькины. Если присмотреться – он. Тот - вихрастый охотник. Только время, конечно, подпортило Петьку, здорово подпортило. И зачем остановилась? Она ведь никогда не останавливалась рядом с алкашами. Один вид их вызывал жалость и протест одновременно.

А крестная! Крестная добрая была. Маленькая Надюшка частенько в детстве к ней бегала. Мама то на ферме, то на огороде. Все ей некогда, отмахивалась от Надюшки, как от мухи назойливой. А крестная увидит бегущую от калитки Надюшку, засветится вся своей доброй улыбкой. Как она все успевала? В доме всегда тихая радость. Травами пахло, у крестной всегда пучки трав сохли: ромашка, зверобой, душица, тысячелистник. И чай заваривала с травками. Надюшка садилась на лавку, а крестная ей чашку с душистым чаем да булочку. И дома то у всех были одинаковыми по тем временам. Типовые, как сейчас бы сказали. Дверь со щеколдой, маленькие сени, за ними большая кухня с русской печкой. Оттуда часто торчали белобрысые головенки Петьки до Павлуши. Старшую Лиду Надюшка помнила плохо. Лида была старше. За кухней светлая горница с иконами в красном углу. У крестной там всегда теплилась лампадка…

***

-Мамка, я к крестной сбегаю?

-Беги, Надюшка. Да захвати ей творожка, вон, в миске на столе.

Надюшка взяла полотняный мешочек с творогом, втянула вкусный запах. Вкусно, а нельзя. Пост. Из творога крестная пасху сделает. А куличи ее – чудо какие вкусные да нарядные. У мамки такие никогда не получаются. Мамка не обижается, на то и крестная, чтобы для Надюшки была радостью и примером. Память доставала Надежде все новые картинки из прошлого. Вспомнилось, как в церковь деревенскую ходили. Крестная в церкви строгая. Надюшка рядом стоит. На страстную седмицу перед пасхой службы особые. Канон Андрея Критского, трагичный, покаянный. И пение, вселяющее светлую надежду, что Господь не оставит, не смотря ни на что.

-Помилуй мя, Боже, помилуй мя!

Надюшка особенно любит Чистый четверг. Читают двенадцать Евангелий. Вся жизнь Христа встает в величии своей жертвенной Любви. Надюшке жаль Христа до слез. Все прихожане храма на службе. Светлые печальные лица. Как будто и незнакомые. Вот тетка Марья – хохотушка и частушечница. А сейчас – в глазах слезы. Как будто теряет что-то родное и близкое. Надюшке немножко страшно. В душе надежда. А вдруг не распнут, вдруг опомнятся, пожалеют, поймут? Не будут избивать, не будут надевать колючий терновый венец? Ведь он в любой момент мог покарать каждого своего мученика, Почему не покарал? Почему простил каждому?