Неизвестно - Улащик

Стройчасть разделялась на собственно «строй», т.е. технический отдел (5-6 человек) и бухгалтерию. Хотя открыто это и не высказывалось, но техническая часть относилась к счетной несколько иронически, счетная же старалась изо всех сил повысить себя в чинах, показать, что выше счетного работника на свете не может ничего быть. Лагерники самых разных чинов любили хвастануть друг перед другом, рассказать, как они жили когда-то, и в этом смысле счетная часть не уступала никому. Даже в самом лагере была потребность перед кем-то блеснуть занимаемой должностью. Придя в нашу убогую библиотеку, я увидел карточку бухгалтера, на которой было написано "Зав.финчастью стройчасти", а у счетовода стояло "бухгалтер". Это была невинная хитрость, так как всем было известно, что собой представляли эти граждане, но им хотелось хоть немного подвысить себя. Как-то раз в конторе вечером начался разговор на ту же тему: кто сколько зарабатывал и как жил ранее, причем особенно напирали на заработки сверх оклада: как легко было, поработав пару вечеров, получить какую-то немалую сумму. Наш счетовод стал доказывать, утверждал, что, выверяя счета, можно заработать чуть ли не всего больше.

Вообще, наш счетовод Миша Бучнев был едва ли не самой примечательной фигурой в Стройчасти. Среднего роста, но очень полный, с ярко румяными щепами (ему было лет 20), он держался очень уверенно и любил рассказывать, как он жил ранее в Харбине (в лагере было несколько человек, работавших на КВЖД в Харбине и затем переехавших в СССР). Разумеется, всех их потом забрали, предъявив едва ли не всем обвинение в шпионаже). Миша рассказывал, в какой роскошной квартире он жил там, а ел так "как не ест и Калинин". Бухгалтер, родом из Гомеля, был просто дрянь. Он хвастал лишь тем, как в бухгалтерии время от времени начинали "ловить" утерянный гривенник, из-за которого не сходился баланс. "Раз из-за трех копеек вся бухгалтерия просидела целое воскресенье, но таки нашли к вечеру". Это была профессиональная гордость.

В технической части весьма примечательной личностью был Л.И.Тихомиров. Как-то в марте 1934 г. прошел слух, что к нам из одной из командировок прибудет в качестве техника Тихомиров. Кто такой Тихомиров - спросили в конторе. Шпаковский, перебежавший из Западной Белоруссии в Восточную и получивший за это 10 лет, сказал: "К вам прибывает такая зануда, какой свет не видел. Спроси у него перо или ножик хлеб отрезать, так он скажет: свой надо иметь".

Через несколько дней пришло известие о прибытии Тихомирова, которого следовало вывести из-под конвоя (под конвоем - это в той самой брезентовой палатке, которую поставили для харьковских красавиц, стражи там никакой не было, но считалось, что они не имеют права свободного хождения по лагерю). В качестве делопроизводителя из-под конвоя должен был вывести я. Помня характеристику Шпаковского, я не торопился и пришел к палатке только к вечеру. Там меня встретил высокий худой, с военной выправкой человек, с почти седой головой и усами. Голубые глеза его смеялись, во всем чувствовался человек какой-то особой (теперь оказал бы высокой) культуры. Он стал работать в Стройчасти, но так как там и без него было немало работников, то его деятельность ограничивалась, пожалуй, походами на строящиеся объекты, где он любил разговаривать с рабочими, а так как у него в запасе имелись едва ли не сотни старых армейских анекдотов, то принимали его везде с радостью. В дальнейшем выяснилось, что это был начальник артиллерии Северо-западного фронта в 1917 г., что в Красной Армии он был с 1918 г., что работал с весьма высокими персонами и едва ли не десять лет уже находится в лагерях, правда, с перерывами. Срок его оканчивался в 1935 г., но где-то в самом конце. Он окончил сперва физ.-мат. факультет Московского университета, Михайловское артиллерийское училище, живописи учился в Строгановском училище, бывал и на востоке (Русско-японская война) и в Западной Европе, знал о всех постановках московских театров, знал, что находилось в Эрмитаже и Третьякове и т.д. В разговорах с ним я часто попадал в неловкое положение.

* * *

В 20-е годы по стране носились жуткие слухи о Соловках, где заключенные были лишены всех человеческих прав. Однако число побывавших там было невелико, и вообще в то время репрессированные встречались редко. Слово "арыштант" сохраняло свое давнее значение - это значит отпетый человек, с которым неудобно иметь дело. В праздники все еще продолжали распевать песню, в которой говорилось «церкви и тюрьмы сравняем с землей». Число мест заключения если и превышало дореволюционное, то немного.

С конца 20-х гг. все это резко изменилось. Печать и радио без передышки передавали, что в стране есть страшный враг - кулак, что этот кулак скрывает хлеб, не выполняет ряда возложенных на него обязанностей, что он эксплуатирует трудовой народ и т.д. Все, кто был объявлен куланом, лишались права голоса. Вообще, это право реально не имело никакого значения, так как во всех случаях сперва происходило назначение и только потом голосование, но лишенные права голоса лишались ряда реальных прав, в первую очередь на них и обрушились репрессии. В тюрьмы стали сажать массой, из деревень более богатых, в городах тех, у кого предполагалось золото, с тем, чтобы арестованные это золото отдали. Тогда их выпускали, но некоторые получали сроки, обычно три года. В Белоруссии в феврале началось массовое выселение кулаков, тоже и в других районах страны. В связи с этим стали знамениты Котлас, Великий Устюг, Архангельск. Там

сосредотачивалось столько народа, что все прежние показатели выглядели просто как игрушечные. Затем по стране один за другим стали проходить политические процессы, прежде всего СВУ, потом Промпартии и еще и еще. Преступников оказалась такая масса, что в тюрьмы втиснуть их оказалось совершенно невозможно, тогда началась эпоха лагерей.

В 1931 г. все больше и больше стали говорить о строительстве Беломорско-Балтийского канала, где работали только заключенные. Туда и шли эшелоны со всех концов страны. Что там делалось, никто, разумеется, не знал, но скоро в печати стали появляться удивительные статьи о том, что получается в результате сидения в лагерях.

Оказывается, что все бандиты, воры, растратчики, фальшивомонетчики, в общем, вся дрянь, которая скапливается в стране, попав в лагерь и оказавшись под руководством чекистов, в кратчайший срок, в течение одного-двух лет, превращаются не просто в добропорядочных граждан, занимающихся общественно полезным трудом, но что они своей гражданской активностью намного превышают обычных людей, не сидевших в лагерях. Это было чудо: с одного конца лагеря доставлялись сотни тысяч преступников, а через короткое время из тех же лагерей выпускались лица, способные служить едва ли идеалом человека. Не упоминались лишь те, кто был осужден по знаменитой 58-й статье. Если отбросить эту оговорку, то казалось, что всякий, не бывший в лагерях, должен стремиться туда попасть, чтобы через год-два выйти оттуда уже в качестве образцового жителя вселенной.