Без автора - Русуданиани

Засмеялся Джимшед: «Не тревожься, солнце мое! Я не хотел, чтобы между мной и твоим отцом была вражда или чтобы мы поссорились с тобой из-за того, что я принес какой-нибудь вред твоему отцу. А меня ни от его чар, ни от его битв не убудет. Позволь мне сразиться с ним, ибо больше я не могу ему уступать».

Не выдержало тут мое сердце, и закричал я: «А почему ее отец не спрашивал позволения, когда покинул острова, [которыми он правит], и стал до самого Хатая преследовать вас обоих? Если я встречу его в бою или попадется он мне под руку, не пощажу. А после делайте со мной что хотите. Если уцелеете, хоть голову мне с плеч сносите, не боюсь». И молвила Бепари: «Если бы я могла, сама бы своими руками схватила отца».

Пока они не напали на нас, мы не спешили. Подошел тут царь Саул; скрежетал он зубами, уста извергали пену, бранился он и проклинал свою дочь: «Эта блудница, распутница своими колдовскими чарами двух каджей приворожила — и меня осрамила, и себя ославила. Куда теперь она от меня уйдет, обоих я в огне сожгу или на куски разорву и брошу воронью на съедение. Не надейтесь выскользнуть из моих рук».

Как услышал Джимшед от своего недостойного тестя эти речи — они были подобны острому клинку, — загорелся в его душе огонь и глаза налились кровью. Надел он шлем, взял у меня копье, натянул поводья, поднялся на стременах и пошел на них; голос его был подобен небесному грому: «Ты сам хотел, чтобы я сжег твою душу, вот я и пришел. Славы мне не принесет война с тобой, но больше терпеть невозможно».

Как только Джимшед подошел, острием копья, как мяч, подхватил [Саула], швырнул его в гущу войска и тут же убил. Как увидели воины Саула мертвым, дружно налетели на нас, и такое завязалось, словно небо обрушилось на землю. Лился кровавый поток, и нес он [отрубленные] руки и ноги. Не справились воины с нами: кто убежал, кто помилования стал просить. Бегущих мы не преследовали, ибо остались они без царя, да и какая польза преследовать трусов, а лучшие оставались у нас в руках, порубленным же не было числа. Их доспехи и шатры, сокровища и утварь, престол и венец — все валялось без присмотра.

Был на той стоянке один безоружный знатный человек. Когда я обходил лагерь, заметил этого палавана — он стоял с опущенной головой, в разорванной кольчуге, отбросив саблю и кинжал. Я видел: когда царь был убит, он бросил оружие и порвал на себе кольчугу. Тогда, во время битвы, мне было не до него, теперь же я узнал его и спросил: «Ты был там, чего же пришел сюда? Если хотел бежать, надо было уходить подальше; если сдавался на нашу милость, надо было там же молить о пощаде». Он отвечал мне: «Я не беглец и не пленник. Если бы бог не прогневался на меня, я должен был бы проявить отвагу, когда мой царь было еще жив, убить на его глазах либо его врага, либо себя самого. Но из-за множества моих грехов и несправедливости моего царя не удостоился я этого и стал свидетелем его смерти. Теперь зачем мне оружие, кому мне служить? Если бы я взял подаренное им оружие и бежал, если бы в нашем царстве встретил бы меня его сын или брат, я мог бы служить им. Но я здесь, и вы поступите по совести, если убьете меня, и вам даже надлежит это сделать. Я был предводителем этого войска и был и братом и сыном моего царя. Если ему я не помог, кто другой может ждать от меня верной службы? Пока я жив, не позволю моему языку вымолвить это!»

Пока мы вели эти речи, подошел и Джимшед, спросил: «О чем говоришь ты?» Я доложил, в чем дело. Тот человек снова, преклонив колени, стал молить о смерти. Затем он стал оскорблять нас, дабы мы разозлились и сгоряча убили его. Но Джимшед сказал: «За эти слова я убивать тебя не стану. И смерти ты недостоин, иначе она настигла бы тебя в эти пять дней, когда здесь текли потоки крови. Значит, ты хороший человек и бог не обрек тебя на смерть. А верность твоя царю такова, что в тебе незаметно даже страха смерти и привязанности к жизни. Я не только не убью тебя, но буду почитать, как отца».

На эти слова тот человек не только не ответил благодарностью, но стал лить слезы и браниться. Я разозлился и готов был разделаться с ним. Но Джимшед остановил меня: «Пусть говорит, что хочет, у него сердце болит. Зачем тебе спешить, живым он все равно от нас не уйдет. И если кто-то может убить меня, убьет и его!»

Понял тот муж, что ничего у него не получается, и больше ничего не говорил. То, что нам нужно было для отдыха, мы заставили принести пленников. Я поставил для Джимшеда небольшой престол, сели мы и хорошо отдохнули. Тот человек, жаждавший смерти, пришел и встал у нашего шатра. На следующее утро Джимшед приказал: «Отыщи всех, кто скрылся в лесу или спрятался среди мертвых, приведи сюда, я их приставлю к делу».

Обошел [тот человек] лес и поле и собрал пятьсот человек. У нас еще было около шестидесяти пленников. Старший определил, кто какую службу может нести. Потом приказали мне царь с царицей: «Велика эта страна и исполнена колдовских чар. Тамошних жителей и одного дня нельзя оставлять без надзора. Ступай и управляй ими, иначе та страна потеряна для нас». Отвечал я им: «Хоть и должен вассал подчиняться слову патрона, но как я могу оставить вас в этой стране колдунов и каджей, а сам отправиться в страну островов. Ежели вы желаете мне добра, то знайте — такая милость для меня хуже гнева. Богом клянусь, пока не встретитесь вы с вашими родителями и не увижу я вас в венце на престоле, не нужно мне ничего, кроме этого коня и оружия, не хочу никакого богатства. Делайте со мной что хотите, но вас я не покину. Милости я достоин — милуйте, казни — казните!»

Рассмеялся Джимшед и сказал: «Казнить тебя следует сейчас же! Чего мешкать!» А Бепари добавила: «Хорошо он тебе ответил и достоин милости; мне тоже трудно будет с ним расстаться, ведь у тебя нет более верного, выросшего вместе сдобой вассала. Вы подумайте, а я вот что скажу: этот Кундрав был предводителем войск моего злосчастного отца. Он на вас обиды не таит, человек он умный и дельный. Пока вы свои дела делаете, пусть он правит нашей страной. Страна та недобрая, негоже оставлять ее без правителя».

Понравился нам этот совет. Мне приказали привести Кундрава. Сначала он поклонился царевне, а потом сказал: «Недостоин я зреть твой лик, почему не прикажешь, чтобы стерли мое имя с лица земли?!» Бепари стыдливо прикрыла лицо, не нашлась, что ответить. Джимшед сказал: «Плохие ты слова произнес! Бог не пожелал, чтобы мы подружились с твоим повелителем, и не выдержала земля его колдовских чар. Пока я не освобожусь, чтобы заняться делами вашей страны, ты ею управляй, как управлял прежде».

Для Кундрава эти слова были как алмазный кинжал в сердце. Сказал он так: «Ох, не думаю, чтобы этим словам нашлось место на земле или бог потерпел их на небесах. Как вы могли подумать, что стану я править вместо моего господина?! Такое и в голову не должно прийти, а если и пришло, то как вы позволили вашим устам это произнести?! Если бы бог прогневался на меня и я бы подружился с дьяволом и пожелал служить другому, меня следовало бы живьем разорвать на куски, не удостаивая праведной смерти. Как вы могли предложить мне управлять его владениями!» Он все не соглашался, и тогда Джимшед сказал: «Плохого ты не делаешь, и люди не осудят тебя. Если ты предашь своего государя, как я смогу доверять тебе? Но ведь я ради любви к этому человеку и дружбы с ним расстался с родителями и покинул мою страну. Он же преследовал меня, чтобы убить, и не успокоился, пока сам не нашел свою смерть. И ты невиновен, и я. Если ты послушаешь меня, [то поймешь]: здесь нет ни измены твоему государю, ни твоей неверности. Я отблагодарю тебя, как подобает; верность дочери твоего господина то же, что верность твоему господину». Потом сама Бепари приказала Кундраву, с ее помощью нам легче было уговорить его. Что нам требовалось — престол и венец, шатры и паланкины, а также люди — мы отобрали, остальное отправили с Кундравом. Проводили его, а сами пошли в город дэва.