Санин Евгений - Чудо - из чудес

— Нет-нет, — поспешил ответить Стас.

Быстро положил на нижнюю ступеньку лестницы около переполненных полок книги, помня, что хозяин сам любит расставлять их по своим местам.

Затем показал монеты.

Высказал свои сомнения.

— Да, — разглядывая первую под большим увеличительным стеклом с подсветкой, сразу сказал Владимир Всеволодович. — Ты прав. Это никакой не Постум и тем более не Викторин.

— А кто же тогда?

— Император Марий. Он был выбран взбунтовавшимся войском, убившим Постума за то, что тот не позволил им грабить захваченный город. И знаешь, почему? Только потому, что носил имя Марк Аврелий Марий. То есть, напоминал всем золотой век императора-философа Марка Аврелия и знаменитого, жившего еще раньше, сначала народного трибуна, а затем консула и полководца Гая Мария. Безусловно, суеверные воины посчитали все это счастливым предзнаменованием. Увы, лично Марию оно не принесло никакого счастья! Он правил всего три дня. И был убит, к чему склоняется большинство историков, по каким-то личным причинам. Видишь, грубоватое лицо простолюдина, небольшая курчавая бородка и курносый, совсем не римский нос. Да, это определенно Марий. Безусловно, дорогая монета. И я бы посоветовал, договорившись по-джентельменски с ее владельцем, приобрести её в свое личное пользование. Другого такого случая, учитывая большую редкость этой монеты, может не представиться за всю жизнь.

Вторая монета, действительно, оказалась поддельной.

Но — несколько веков назад.

Так называемый падуанец — от названия города, где была сделана.

Что, однако, не делало ее от этого дешевле.

Тем не менее, Владимир Всеволодович с пренебрежением вернул ее Стасу.

Он тоже не любил любых подделок и, пусть даже отлично сделанных, копий.

Вся консультация заняла не больше пяти минут.

Но Владимир Всеволодович уже явно не торопился.

— И все-таки у тебя что-то произошло! — настойчиво повторил он.

И так вопросительно посмотрел на Стаса, что тот решил пожертвовать полуправдой. К тому же, Владимир Всеволодович, с его знаниями и умом, мог дать дельный совет.

— Да вот, мыслефон хочу изучить, — сказал он. — А он никак не дается.

— Что-что? — переспросил Владимир Всеволодович.

— Мыслефон, — обведя руками воображаемый небольшой предмет, пояснил Стас. — Это такой прибор, который смог бы передавать, например, звуковым способом, а то и прямо на бумагу — мысли. Ну, как диктофон, только сложнее…

— Час от часу не легче!

Владимир Всеволодович медленно опустился в кресло.

Словно впервые видя, оглядел Стаса с головы до ног.

И обратно.

— Ты хоть понимаешь, что это аналог вечному двигателю, то есть то, что не может быть изобретено никогда? — наконец, спросил он.

— Ну почему? — возразил Стас. — Всякое большое изобретение, как правило, проходит три стадии. Первая: такого не может быть никогда. Вторая: в этом что-то есть. И третья: так было всегда!

— Да, — согласился Владимир Всеволодович. — Но всему есть предел, положенный для человека Богом. Поэтому вечный двигатель, несмотря на все попытки, так и не изобретен. Но дело даже не в этом. И не в том, что с этической точки зрения такой прибор просто неприемлем! Мыслить может только разумная душа. Ты что — хочешь возомнить себя богом и создать такую душу?! То есть, поработать в том, где могут помочь только темные силы?..

— Зачем? — даже испугался никак не ожидавший такого поворота Стас. — Я только хочу считывать свои мысли.

— А другие — захотят знать чужие! Об этом ты хоть подумал?

— Нет…

— А надо бы! — упрекнул всегда деликатный академик. — Ну зачем тебе это все нужно?

— Как это зачем? Чтобы стать, наконец, писателем. Ну, и это потом, как минимум, Нобелевская премия, всемирная известность.

«Чтоб Ленка знала, кого потеряла!» — мысленно добавил он то, что было, пожалуй, еще главнее.

Но, к счастью, у Владимира Всеволодовича не было мыслефона, и он не мог узнать этого.

Поэтому только со вздохом покачал головой:

— Ох, уж это тщеславие… тщеславие…

И вдруг хитро посмотрел на Стаса:

— А знаешь, что мне помогло однажды избавиться от него раз и навсегда?

Не дожидаясь ответа, он взял со своего письменного стола, над которым висел портрет Насти, тонкую, очень острую полоску из камня, похожую на лезвие ножа, только без рукоятки, и протянул Стасу.

— Что это? — тоном экзаменатора спросил он.

— Ножевидная пластинка. Мезолит либо ранний неолит. Возраст не менее семи-восьми тысяч лет. Место находки, судя по материалу и обработке — район Оки, — уверенно ответил Стас, которому встречались подобные предметы, только гораздо худшего качества изготовления, во время раскопок неподалеку от Коломны.

— Правильно. Садись, пять! — одобрил Владимир Всеволодович и, когда тот сел на старинный резной стул, продолжил: — Ее подарил мне один мой знакомый, впрочем, и отчасти твой тоже. Не будем называть его имя. Хватит и того, что оно известно всему миру. Так вот, когда я одно время начал превозноситься и чаще подобающего говорить «я» да «я», он дал мне эту пластинку, рассказав, как она помогла избавиться ему от этого «я».

— Как? — заинтересовавшись, рывком подался вперед Стас.

— Осторожней! — предупредил Владимир Всеволодович. — Этот стул прослужил людям триста лет и послужит еще сто, а то и двести, если на нем так не будут вертеться!

И продолжил:

— Видишь, как искусно и гармонично сделана эта, казалось бы, простая пластинка. Во-первых, изящно. Во-вторых, необычайно красиво. И, в-третьих, максимально удобно для работы. Использована каждая природная выщерблинка или наоборот, выступ. Безусловно, изготовил ее гениальный мастер. И его имя наверняка гремело на всю округу. А как звали его, ты, случайно, не знаешь?

— Откуда? — с удивлением во все глаза уставился на академика Стас. — Да и разве это — возможно?!

— Вот и тот мой знакомый, а вслед за ним и я, подумали. Пройдет тысяча… пять… десять тысяч лет. Наконец, если даст Господь, миллион. И точно также и о нас, несмотря на всю нашу сегодняшнюю известность, никто не узнает. Так стоит ли, скажи мне, после этого хоть чем-то тщеславиться в этой жизни?

— Нет, — подумав, согласно кивнул Стас.

— Вот так и ты. Забудь об этом мыслефоне. Не уподобляйся тому, тоже наверняка талантливому, но мало что соображающему мастеру, который вместо того, чтобы сделать что-то действительно полезное и нужное людям, высунув, наверное, от старания язык, вырезал поддельный сестерций Нерона. И потом…

Владимир Всеволодович встал, прошел к своим полкам и принес маленькую, изрядно потертую, медную монетку.

Положил ее на стол перед Стасом.

Тот посмотрел на нее и с удивлением взглянул на академика.