Unknown - hollis d pereval v seredine puti

детстве / без отца»**.

Уэйкоски сравнивает свою мать, равно как и

Хьюго — своих старых соседей, с матрацем Армии

Спасения, с безжизненной пустотой Северной ДаО

коты, причем делает это в недоброжелательной,

злобной манере. Хорошо одетая сестра противопосО

тавлена ее собственному «джинсовому Я». Когда

она едет домой, где бы он ни находился, она едет

в одиночестве. Каждый из них: главный морской

старшина, мать, сестра, сама поэтесса — одинокие

люди, на какоеОто время соединенные судьбой.

В отличие от Ретке, который может найти поддеО

ржку у трех женщин, работающих в теплице, или от

Хьюго, который может удовлетворить свой голод

даже гнетущей скукой, Уэйкоски знает, что обраО

щение ко времени, когда была сделана фотография, или к изображенным на ней людям не прибавит ей

ни дополнительных сил, ни душевного комфорта,

ни ощущения заботы. Она кается, что не могла люО

бить ни свою мать, ни главного морского старшиО

* «The Father of My Country», ibid., p. 44.

** Ibid, p. 48.

Анализ случаев из литературного творчества

157

ну. Но ее сопровождает образ матери, который она

различает и в боковом зеркале автомобиля, и в своО

ем собственном изображении. Она проделала путь

от Пасадены до Уиттьера, передумав за это время

о всякой всячине, но материнский образ все время

смотрит ей вслед.

Как и другая трагическая женщина, Медея, коО

торая оказалась под гнетом проклятия, поэтесса посО

тавила крест на всех своих скрытых возможностях.

Она творила свою жизнь, исходя из травматического

видения самой себя. Чем больше она старается позаО

быть о своем прошлом в Пасадене, тем сильнее оно

пробирается внутрь ее души. «Как я ненавижу свою

судьбу»,— к такому заключению она приходит.

Здесь следует обратить внимание на весьма

существенное различие между роком и судьбой,

которое двадцать пять веков назад отмечали еще

афинские драматурги. Естественно, поэтесса не выО

бирала себе родителей, как и они не выбирали ее.

Но в предопределенных судьбой встречах, на переО

сечении координат времени и пространства, кажО

дый из нас заставлял страдать других. Вокруг этих

травм мы создаем определенные стили поведения

и установки, необходимые для защиты хрупкого

внутреннего ребенка. Эти упрочивающиеся на проО

тяжении многих лет формы деятельности образуют

социализированную личность, ложное Я. Уэйкоски

делает верный шаг, возвращаясь к своим корням, чтобы узнать обстоятельства своего становления

как личности. Но то, что она видит, приводит ее в

замешательство, ибо в отражении зеркала она узО

нает именно ту женщину, которую не смогли полюО

бить ни она сама, ни главный морской старшина.

До тех пор, пока она является только отражением

того, кого она не может полюбить, она не в состоО

янии полюбить саму себя. Но судьба и рок — вещи

разные. Судьба учитывает человеческий потенциО

ал, внутренние возможности, которые могут реалиО

158

Глава 4

зоваться, а могут остаться нераскрытыми. Судьба

дает шанс. Судьба без шанса — лишь проявления

рока. Борьба поэтессы за то, чтобы подняться над

своей ненавистью, все еще привязывает ее ко всему, что она презирает и от чего отрекается. Пока она

не узнает в себе дочь своей матери, ее будет преО

следовать рок. Несмотря на то, что это небольшое

стихотворение не сулит больших надежд на выход

из сферы действия рока, то самоисследование, коО

торое было проведено для его написания, представО

ляет собой необходимый акт осознания и приняО

тия личной ответственности, что все же позволяет

надеяться на судьбу.

Без значительных усилий, направленных на выО

полнение болезненного акта осознания, человек поО

прежнему идентифицируется со своей травмой. В хоО

рошо известном стихотворенииОисповеди Сильвии

Платт «Папочка» она вспоминает своего отцаОпроО

фессора, стоящего у доски, и внезапно отождествляО

ет его с дьяволом, который «раскусил пополам мое

чистое алое сердце», и добавляет: «когда мне было

двадцать лет, я пыталась умереть / и снова, и снова, и снова вернуться к тебе»*. Преступление ее отца заО

ключалось в том, что он умер, когда ей исполнилось

десять лет,— то есть в том возрасте, когда ее анимус

нуждался в нем, чтобы освободить ее от материнской

зависимости. Подобно Уэйкоски, она оказалась броО

шенной Им, брошенной Ею, увязнув в своем травмаО

тическом состоянии. Ярость и обращенная на себя

ненависть толкали Платт назад и вниз, пока она, наО

конец, не свела счеты с жизнью. Оставаясь в состояО

нии идентификации со своей травмой, человек будет

испытывать ненависть к своему отражению в зеркале

за свое сходство с теми людьми, на ком лежит ответсО

твенность за эту травму, и ненавидеть себя за свою

неудачу при попытке освободиться от прошлого.

* «Ariel», The Collected Poems , p. 42.

Анализ случаев из литературного творчества

159

Художники часто способны донести до нас не

просто факты своей биографии, а нечто большее, говоря на языке поэтических обобщений. «Память,—

писал Аполлинер,— это охотничий рог, чьи звуки

разносятся ветром и умирают»*. Наши биографии —

это ловушки, скрытые приманки, которые заставО

ляют нас оставаться в плену фактологии прошлого, сохранять идентификацию с травмой и подчиняться

роковому стечению обстоятельств.

Вступление в тайный клуб для людей, достигО

ших Перевала в середине пути, означает приглашеО

ние к развернутой работе по осознанию и по расшиО

рению возможности выбора. Рост осознания дает

больше простора для прощения других и самих себя, а прощение помогает нам освободиться от прошлого.

Нам следует сделать все возможное, чтобы творить

свой миф более осознанно, или же нам никогда не

удастся подняться над той чередой событий, которые

с нами происходят.

* An Anthology of French Poetry from Nerval to Valery in EngА

lish Translation , p. 252.

ГЛАВАИНДИВИДУАЦИЯ:

5 МИФ ЮНГА

В НАШЕ ВРЕМЯ

Состояние человека, находящегося в середине

жизненного пути, чемОто напоминает пробужО

дение в одиночестве на корабле, находящемО

ся в бурном море, когда вокруг до самого горизонта

не видно земли. Остается только либо продолжать

спать дальше, либо броситься в море, либо встать за

штурвал и взять на себя управление кораблем.

В момент принятия такого решения как никогда

пронзительно ощущается высота душевного полета.

Взявшись за штурвал, мы тем самым берем на себя

ответственность за свое странствие, как бы ни было

оно опасно и какими бы одинокими или несправедО