Макс Лукадо - В эпицентре бури

В соседнем зале имеются свободные места, телевизор и возможность нормально

поесть, но этот зал для тех, у кого есть деньги или власть. В лучшие времена он мог

позволить себе оплатить такие услуги, однако сейчас эти деньги пойдут на оплату

дантиста и взносы на высшее образование детей.

Объявляют посадку - он вытаскивает из нагрудного кармана посадочный талон.

Рейс не его - он засовывает талон назад в пальто, лежащее на коленях. Кожаная визитка

выпадает из кармана - он поднимает её и без всякой видимой причины заглядывает

внутрь.

Там, среди кредитных карточек, квитанций такси находится фотография семьи - его

семьи. Девочка-подросток с глазами как у мамы. Она улыбается и видны металлические

браслетки на зубах. Сын-студент - в голубых джинсах с шейным платком университета.

Он по возрасту где-то на полпути от отрочества к возмужалости. И жена. Бог, ты мой!

Неужели это было 25 лет тому назад? Мысленно долой несколько морщинок и

несколько килограммов, и он вновь видит её в свадебном платье. Всего мгновение и он -

дома. Телевизор выключен. Дети уложены. Собака на месте. Двери закрыты. Огонь в

камине поблескивает золотом. Жена сидит на кушетке. Всего мгновение и мир

аэропорта, отелей и звонков о распродаже оказывается за тридевять земель. А он там, где всё дорого. Он - дома.

Кто-то похлопывает его по плечу и слышится мягкий голос: «Это не ваш рейс?». Он

окидывает взглядом полупустой зал... видит очередь, стоящую на выходе...и улыбается.

«Да.» - говорит торговый агент и встаёт, - «Это мой рейс домой.»

* * *

Четверо медленно поднимаются на гору. Добравшись до ровной площадки на

склоне горы, они садятся. Уже поздно - путешествие было долгим. Они устали. Болят

мышцы. Серое мягкое покрывало сумерек окутывает их.

Четверо пилигримов очень хотят спать, но засыпают только трое. Четвёртый сидит

в тени. Ноги скрещены. Лицо поднято к небу. Оттуда на своего Создателя смотрят

60

звёзды. Ветры обдувают плечи своему Творцу, освежая кожу. Он скидывает сандалии, растирает натруженные ступни и размышляет о несообразности происходящего.

Бог и натруженные ноги? Свят и голоден? Божество и хочет пить? Творец Мира и

измучен своим творением?

Мысли устремляются к дому.

Назарет. Было бы хорошо оказаться снова дома .

Как легко всплывают воспоминания. Вот - покрытый опилками верстак. Друзья, что

остановились поболтать. Смех за обеденным столом. Потасовки с братьями. Синагоги.

Дом. Домашние.

Как бы я хотел отправиться домой .

Но Назарет никогда больше не будет домом: его хотели убить, когда он был там в

прошлый раз. Соседи, друзья, учителя, одноклассники ... они сжимали в руках камни, предназначенные для него. Даже братья и сёстры считали его безумным и хотели

спрятать, а потом отослать прочь. Им было стыдно, что о них будут говорить, как о его

семье.

Нет, Назарет никогда больше не будет его домом.

А Галилея? Он мог бы вернуться в Галилею. Там его слушали толпы народа. Там

люди следовали за ним. Но он покачал головой. Пока я давал им хлеб ... Пока я говорил

то, что они хотели слышать .... Он увидел, как люди будут отворачиваться от него. Он

услышал, как они будут глумиться над Ним. Он почувствовал их отторжение.

Нет, никогда я больше не вернусь в Галилею.

Он думает об Иерусалиме. Этот город не предложит утешения. Ему известно, как

тот поступит с ним. Боль, что он вскоре испытает, пронзает запястья. Он вздрагивает от

того, что кто-то рассечёт ему бровь. Он видит, как станет всё темнее и темнее вокруг.

« О, Боже !» - кричит предчувствие внутри него.

Он встряхивает головой и прерывисто переводит дыхание. Мысли возвращаются к

настоящему.

Сорвав травинку, суёт её в рот. Он сидит в тени своего страха.

Он смотрит на своих последователей настолько же сонных насколько и наивных.

Они ничего не понимают. И даже не могут понять. Он говорит им о страдании, а они

думают о завоевании. Он говорит им о жертве, а они думают о торжествах. Он есть

художник, что рисует для дальтоников. Он есть певец, что поёт для глухих. Они

соглашаются и аплодируют. Им кажется, что они видят. Им кажется, что они слышат. Но

нет ни того, ни другого.

Они не видят. Ни один из них.

Часть его существа заранее знала, что так оно и будет. Другая же никогда не

предполагала, что это будет настолько плохо.

И вот эта часть задаётся вопросом, Неужели будет настолько плохо, что

захочется отказаться? В конце концов настанут, возможно, и лучшие времена. Придут

другие поколения ... другие люди.

Он отдал им самое лучшее. А что же получает взамен? Нескольких оборванцев, добросердечных, но туго соображающих последователей, которым суждено будет

пасть лицом в грязь, споткнувшись об обещания, которые они не смогут выполнить. Он

прячет лицо в ладонях, закрывает глаза и молится. Он знает, это - единственное, что он

может сделать сейчас.

61

* * *

Звучит знакомо, не так ли, искатели истины? Так ли уж давно вы отправлялись на

поиски истины - Рыцари Круглого Стола в поисках святого Грааля? О, как густ был лес

вопросов. О, как глухи заросли недоразумений. Было легче ничего не говорить, чем

задавать вопросы, и вы всё бросали.

Звучит знакомо, неправда ли, мечтатели? Вам так сильно хотелось изменить мир.

Конечно, горы проблем были высоки, а вы-то - отважны... Но налетали ветры, сбивая с

широкого шага. Вы резали ноги и ... разбивали сердца об острые скалы реальности. И

наконец обнаруживали, что роль циника обходится дешевле роли мечтателя. Поэтому

вы бросали всё и садились.

Но кое-что вам необходимо знать: Иисус тоже садился и бездействовал.

О, конечно, были моменты, когда Он поднимался во весь рост. Были часы триумфа.

Динамичные дни, в течение которых и прокажённые излечивались, и мёртвые оживали, и люди молились. Да, бывали такие дни.

Но плато Его известности было изрезано и глубокими ущельями одиночества.

Он пришёл на эту скалу, потому что и сегодня расселина глубока. Отвесные стены

не оставляют надежды на спасение. Скалистые навесы смыкаются, заслоняя обзор, а

физические возможности на исходе.

Он садится, прячет в ладонях мокрое от слёз лицо и молится. Это всё, что он может

сделать сейчас.

Всё, что может сделать видящий его Отец, так это принять его молитву.

И свет приходит из другого измерения, входит в одинокую фигуру и лучится.

«Пока он молился - пишет Лука, - выражение его лица изменилось, а его одежды

стали яркими как свет молнии.»(2)

Иисус излучает славу. На мгновение он преображается; от него исходит

ослепительное сияние. Он становится таким, каким был прежде, до того, как пришёл в