Ernest Tsvetkov - Genyi_Zhiznetvorchestva

беспокоится? Ведь я ей назначила встречу за пределами кувшина"?

Вместе с тем, и в третьем сюжете не стоит искать морали. Ее там нет. Говорить о

том, будто данная притча учит тому, что от смерти не уйти, значит, просто

проецировать одно из множества миропониманий.

Любая история учит только одному – тому, что она ничему не учит. Будь это не так,

мы бы давно уже извлекли из нее прок.

И хотя история не самодостаточна, она самоценна. Она показывает, что в этом

мире что-то происходит. И даже тогда, когда кажется, что ничего не происходит. И как

раз, именно тогда, когда кажется, что ничего не происходит, происходит наиболее

важное.

Происходит – стало быть: приходит – проходит – уходит – исходит – снова

приходит – и так далее, вплоть до нескончаемой бесконечности.

Мы этого не ценим.

Мы от искусства убегаем в искусственность.

Мы ищем смысл там, где существует только Промысел.

Но ни там, ни здесь нет смысла.

При наличии промысла наличие смысла оказывается лишним, и, в общем-то,

бессмысленным.

Реплика : Подобный ход рассуждений приводит нас к философии абсурда.

Ответ : Возможно. Но что такое абсурд? Прежде всего, это термин, означающий

некий взгляд на мир. Как всякий термин, он претендует на смысл. А смысл – ничто

иное, как претензия на объяснение и оправдание. Всего лишь одна из пояснительных

записок.

Не является ли таким же абсурдом заявлять – это абсурд?

И если мир бессмыслен, то это еще не повод называть его абсурдом – словом,

лишенным значения.

В принципе, отсутствие смысла не дает оснований предаваться унынию. Вспомним

миф о Сизифе.

История №4. О Сизифе

Сизиф толкал в гору камень. Но как только камень оказывался почти у самой

вершины, он скатывался к подножию горы. И заклятому бедолаге приходилось

устремляться за ним вниз, а затем, обливаясь потом и, заклиная богов, приговоривших

его к этой каторге, снова тащить свою тяжесть на вершину горы.

Это – единственная история, которая совершенна. Не зависимо от того, смертен

Сизиф или бессмертен.

Допустим, Сизиф бессмертен. В таком случае данная история никогда не

заканчивается. Она становится самодостаточной и не имеющей никаких вариантов,

способных видоизменить заданный сценарий.

Но и в том случае, если Сизиф смертен, история также остается совершенной. По

той же причине – по причине ее абсолютной самодостаточности. Финал, равно как и

фабула, в ней предрешены и обжалованию не подлежат.

С тех пор имя Сизифа стало идиомой. Когда хотят подчеркнуть напрасность чьих-

то усилий, говорят – сизифов труд.

Я скажу, вслед за Альбером Камю, что любой труд – сизифов. Смерть обесценивает

любой труд.

48

А сизифова история – это история обо всех нас. О людях.

Разница лишь в том, что Камю говорил об этом с печалью и едкой горечью. Я

говорю радостно. И радость имеет реальные основания. Сотни тренингов и тысячи

консультаций предоставили мне возможность обнаружить, как радуются люди, когда

постигают простые, очевидные и совсем не суровые факты:

А) Жизнь бессмысленна

Б) Наша жизнь – сизифова история.

Такой момент осознания надо не просто констатировать. Его необходимо пережить.

Тогда с этой точки начинается непрекращающийся праздник. "Праздник, который

всегда с тобой". – Говорил Хемингуэй с подачи Гертруды Стайн. Он имел в виду

Париж. И он застрелился. Классик спутал понятия. Qui pro quo. Париж, как и любой

другой город, не может быть праздником. Праздники внутри, а не снаружи.

Альбер Камю умер рано. От туберкулеза. Что, практически, равносильно

самоубийству. Он не принял своего открытия о бессмысленности жизни. Он не принял

жизни. Он продолжал цепляться за иллюзию смысла. И зачах от чахотки. Либо смысл,

либо жизнь.

Мы подошли к тому, что есть совершенная история.

Это история о Сизифе.

Все остальные темы, сюжеты, сценарии – лишь вариации и оранжировки. Они

лишь создают кажущееся разнообразие и многообразие жизни, этакое буйство бытия.

Наподобие детского калейдоскопа.

Но, прежде всего, калейдоскоп – это труба и пара десятков разноцветных

стеклышек. И, чтобы увидеть узоры, необходимо глазом приникнуть к этой трубе.

Мы смотрим на жизнь и видим мелькающие комбинации ее узоров. Стало быть,

мы – все равно что – в трубе. Поэтому мы не властны что-либо изменить и не

контролируем ход событий.

Реплика . Да, ребенок приникает глазом к трубе, но ведь труба находится у него в

руках. И он сам ее крутит. В какой-то момент он вообще может отложить ее в сторону.

Иными словами, ребенок распоряжается трубой, а не наоборот.

Ответ . Ну, последнее заявление о том, будто ребенок распоряжается трубой, а не

труба ребенком – несколько натянуто. Не бывает односторонних влияний. Есть взаимо -

влияния. Ребенок воздействует на трубу. Труба воздействует на ребенка. Назовем это

как – их Совместное .

Совместное не значит – постоянное. Оно может быть сиюминутным, преходящим.

Совместное не значит – неизменное. Оно может быть непрерывно меняющимся.

Совместное – не то, что находится в одном месте. Но это то, что соединено в одном

месте.

Поэтому Совместное – всегда уместное.

Если соотнести данное понятие с плоскостью психологической терминологии, то

мы обнаружим данное каждым автором свое определение:

Юнг – коллективное бессознательное.

Морено – семейное и групповое со-бессознательное и со-сознательное.

Фромм – социальное бессознательное.

Фулкс – социальное и межличностное бессознательное.

Зинкин – разделенное бессознательное.

Кернберг – культурное бессознательное.

Шелдрейк – морфогенетическое поле.

49

Все указанные авторы, кроме биолога Руперта Шелдрейка, включили в свои

терминологические конструкции слово, введенное в активный лексикон Фрейдом –

бессознательное.

Под бессознательным Фрейд мыслил иррациональную мощную силу, не

доступную непосредственному восприятию разума и управляющую нашими

поступками. В определенной мере бессознательное – это бесы, обитающие в темной

гуще нашего сознания. Они заряжены агрессивной, разрушительной энергией. Они

искушают, совращают, заставляют совершать нас поступки, в которых мы потом

раскаиваемся или за которые расплачиваемся. Фрейд мыслил теологически, будучи

невропатологом. Он был мифотворец и писал свой вариант истории. Кого-то этот

вариант способен излечить.

Последующие приверженцы фрейдовского мифа стали использовать слово

"бессознательное" в качестве своеобразного "заклинательного" штампа.