И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Наши поединки часто продолжались до полуночи. За вечер мы успевали сыграть несколько партий. Между партиями де­лали перерыв минут на десять. В первых «раундах» успех чаще сопутствовал мне, но я почему-то уставал быстрее, хотя был моложе Капицы на четверть века, и Петр Леонидович всегда реваншировался. Вообще наши шахматные битвы напомина­ли многораундовые поединки боксеров-проффесионалов, этому впечатлению способствовало и то, что мы оба предпочитали острые позиции, не останавливались перед жертвами, азартно устремлялись в атаку.

П.Л. Капица подолгу не задумывался над ходом и не лю­бил, если партнер оказывался тугодумом. Особенно когда на доске стояла острая позиция. Однажды во время игры он про­возгласил свое шахматное кредо. (Вообще Петр Леонидович любил формулировать принципы, и они звучали для несколь­ких поколений учеников словно заповеди: «Чужими руками хорошей работы не сделаешь». «Хороший ученый когда пре­подает, всегда учится сам». «Чем лучше работа — тем короче она может быть доложена». «Ошибки не есть лженаука. Лже­наука — это непризнание ошибок» и другие.) Мое затянув­шееся размышление над ходом было прервано замечанием: «Исаак, а вы нехороший человек». Не успел я откликнутся самым естественным: «Почему?!», как он продолжал: «Вы обязательно хотите выиграть», и далее последовала формули­ровка нового «принципа Капицы»: «Шахматы не для того, чтобы выигрывать, а для того, чтобы играть!». Сам Петр Лео­нидович проигрывать не любил, и каждое поражение прини­мал близко к сердцу.

В день 75-летия его жены — очаровательной Анны Алексеев­ны, — я приехал поздравить ее и не предполагал играть в шах­маты, но Петр Леонидович встретил меня у ворот дачи и пред­ложил до ужина скоротать время за игрой. Первую партию я выиграл, во второй также имел лучшую позицию, но здесь нас позвали к столу и матч, к явному недовольству Петра Лео­нидовича, пришлось прервать. За столом он был явно не в духе, мало говорил, почти не притрагивался к еде, как только представилась возможность — вышел из-за стола, бросив мне коротко и решительно: «Пошли!».

Капица серьезно относился к шахматам потому, что в игре он, что называется, проверял себя — не потерял ли он «фор­му». Здесь я сознаюсь, что до сих пор продолжаю эту тради­цию, играя, к сожалению, уже с компьютером.

Для Петра Леонидовича характерен и такой штрих. Начав­шийся в конце 70-х годов подлинный бум, связанный с рас­пространением шахматных компьютеров, не оставил и его без­участным. Получив в подарок американский микрокомпьютер «Челленджер 7», он одно время частенько с ним «общался», нравилось, что машина охотно принимает жертвы и позволяет партнеру в полной мере проявить комбинационный талант. Но вскоре он разочаровался в «Челленджере»: сетовал на то, что тот лишен понимания позиционной игры и почему-то в спокойной позиции делает несуразный ход а7-а5.

Последнее особенно раздражало Петра Леонидовича, и он предпочитал сражаться за шахматной доской только с людьми.

Как оценить шахматную силу Петра Леонидовича? В по­следние годы жизни он играл, пожалуй, в силу первого разря­да. Но его техника разыгрывания эндшпиля и понимание по­зиции позволяют высказать предположение, что в свое время в Кембридже, где он был чемпионом, он определенно играл в силу мастера.

ОКНО В МИР

Роль случая в развитии международных контактов

Теоретическая физика, как и всякая наука, интернациональ­на, и внешние связи играли для нас важную роль. Мы знали, какие препятствия чинятся со стороны разных органи­заций при оформлении поездок за рубеж, однако трудности, по моему убеждению, создавались не только сверху, но и внут­ри учреждений, в частности, со стороны партийных организа­ций. Но у нас в институте таких внутренних трудностей не было (сказался «подбор кадров»). И уже благодаря этому с са­мого начала сотрудники института понемногу стали ездить за рубеж.

Некий качественный скачок в наших международных свя­зях произошел в 1968 г. Однажды меня пригласил вице-прези­дент АН СССР Борис Павлович Константинов. Он только что приехал из Соединенных Штатов. Американские физики-тео­ретики просили его организовать совместный советско-аме­риканский симпозиум, сначала предполагалось, что по теории металлов, потом — по теории конденсированных сред. Он по­обещал, и они договорились провести его в Советском Союзе.

У академика Константинова в кабинете находился зам. на­чальника Управления внешних сношений АН Анисим Ва­сильевич Карасов, который объяснил, что раз такого симпо­зиума не было в плане международных связей, то он на себя решение вопроса взять не может. Начали звонить наверх. Зво­нили долго. Щербаков из отдела науки ЦК сказал, что такой вопрос он решить не может, надо спрашивать выше. В конце концов начали звонить секретарю ЦК Б.Н. Пономареву, кото­рого на месте не оказалось. Видя, что Константинов попал в сложное положение, я решил ему помочь, применив свой уже испытанный метод. «Знаете что, Борис Павлович,— говорю,— я возьму ответственность на себя. Пошлю американцам при­глашение, начнем подготовку такого симпозиума. Ну а в слу­чае, если верховное начальство заявит, что не согласно, то я скажу, что неправильно вас понял». Все облегченно вздохну­ли. Борис Павлович и Карасов пожали мне руку со словами: «С Богом, начинайте».

Так было положено начало одной из самых успешных про­грамм сотрудничества, которые функционировали в тот пе­риод между нашей Академией и Национальной академией наук США. С конца 60-х до конца 70-х годов мы провели 10 таких симпозиумов поочередно в Советском Союзе и в Соединен­ных Штатах. На этих симпозиумах встречались специалисты самого высокого калибра. В делегации, естественно, включа­лись не только сотрудники Института теоретической физики, но и физики-теоретики других институтов. Каждый раз удава­лось обновлять состав участников, и таким образом расши­рялся круг «выездных». В те времена существовало такое по­нятие, и все знали, что оно означает. Если ученому один раз позволили выехать за рубеж, то дальше он переходил в новое состояние — «выездного». Важно было в первый раз преодо­леть барьер. Система советско-американских симпозиумов по­зволила, по существу, организовать коллективное прохожде­ние через этот барьер. Со стороны гадали, по каким таким причинам из нашего института за рубеж ездят больше, чем из других. Существовали даже разные легенды. Но никаких спе­циальных причин не было, просто мы проводили правильную политику в этом деле, чему способствовала доброжелательная обстановка в самом институте.

Международное общение сыграло очень важную роль. На­ших специалистов узнали на Западе. Идеи зарубежных ученых быстро становились известны нам, что очень способствовало успешной работе института. Польза оказалась взаимная. В 1971 г. симпозиум, помнится, происходил в Ленинграде. Аме­риканская делегация была представлена знаменитыми учены­ми, среди них был Кеннет Вильсон. Именно на этом симпози­уме он впервые излагал идеи дробного измерения пространства, которые позволили ему в дальнейшем решить задачу фазового перехода второго рода, за что он получил Нобелевскую пре­мию. Но, вообще говоря, эта работа обкатывалась на нашем симпозиуме, это был один из его продуктов. Есть и другие прекрасные результаты, которые впервые обсуждались на на­ших симпозиумах. По отчетам Национальной академии наук США это была лучшая совместная работа двух академий в те­чение 10 лет.