И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

Первый такой симпозиум проводился в 1969 г. в Москве. Мы, действуя в духе одесских симпозиумов, собрали весь цвет нашей теоретической физики. С американской стороны при­ехала, можно без преувеличения сказать, «первая сборная» те­оретиков, работавших в области физики конденсированного состояния. Кроме указанных координаторов, в «сборную Аме­рики» вошли лауреаты Нобелевской премии Джон Бардин и Боб Шриффер — великие творцы теории сверхпроводимости, Лео Каданов, Пол Мартин, Алан Лютер и другие. Почти по­стоянно участвовал в симпозиумах Пьер Хоэнберг, который в начале 60-х в течение года стажировался в Институте физи­ческих проблем и был близким другом тогдашнего аспиранта Саши Андреева. К началу наших симпозиумов его имя было уже хорошо известно в теоретической физике.

Успех первого московского симпозиума объяснялся глав­ным образом тем, что составы советской и американской де­легаций были «равными по силе». Конечно, ядро участников с нашей стороны составляли сотрудники Института теорети­ческой физики.

Через несколько лет я встретил Пола Мартина на конфе­ренции, посвященной 100-летию Людвига Больцмана. В ходе дружеского разговора он пытался ответить на им же сформу­лированный вопрос, в каком из американских университетов имеется группа физиков-теоретиков, равная по силе Институ­ту теоретической физики. После некоторого размышления в конце концов он ответил так: «Только сборная команда теоре­тиков Восточного побережья Америки, включая теоротдел Ла­бораторий компании «Белл», могла бы соперничать с Инсти­тутом теоретической физики».

Ответный симпозиум американская сторона проводила в Нью-Йорке в 1970 г. Несмотря на сложности с отбором кан­дидатов в нашу команду (еще не все достойные люди были «выездными»), удалось собрать сильную группу, способную представлять нашу теоретическую физику. Участники сим­позиума имели возможность поездить по американским ла­бораториям и познакомиться с их достижениями. Я впервые посетил Принстонский университет в качестве гостя Джона Уилера.

Дело в том, что в 1969 г. наши многолетние исследования, начатые с Евгением Михайловичем Лифшицем, к которым поз­же присоединился В.А. Белинский, привели к построению об­щего космологического решения вблизи сингулярности по вре­мени. В основе этого решения лежала временная эволюция однородной космологической модели IX типа Бианки, в кото­рой характерными являлись чередования периодов осцилля­ции геометрии при приближении к особенности по времени.

Впервые об особенностях временного поведения модели про­странства IX типа Бианки я докладывал в Париже в январе 1968 г., на семинаре в Институте Анри Пуанкаре. На этом се­минаре присутствовал Джон Уилер, который мгновенно отреа­гировал, указав на возможность механической аналогии данной модели. Анализ модели IX типа Бианки как механической мо­дели впоследствии был проведен независимо от нас учеником Уилера Чарльзом Мизнером, который дал ей удачное название mixmaster model.

Уилер знал всю историю вопроса и всячески пропагандиро­вал нашу работу.

Следует сказать, что Джон Уилер — личность яркая, сыг­равшая значительную роль в современной теоретической фи­зике. Он работал с Эйнштейном, вместе с Бором развил ка­пельную модель деления ядра, наконец, известный Ричард Фейнман был его учеником. Он, человек с необычайным воображением, подсказал Фейнману идею рассматривать по­зитрон как электрон, движущийся в противоположном на­правлении по времени. Он всегда занимал очень высокое положение в научном сообществе, многие годы был советни­ком президента США.

Будучи его личным гостем в Принстоне, я жил в его коттед­же, где мне была предоставлена комната, в которой ранее оста­навливался Нильс Бор. Как-то вечером после ужина Уилер по­казал мне свои фотографии, на которых был снят с Ричардом Никсоном. После этого он спросил меня, как часто я встре­чаюсь с Леонидом Брежневым. Мой ответ, что я никогда не встречался с ним, вызвал недоверчивую улыбку, и, обращаясь к жене, Уилер сказал: «Жанет, Халат не хочет говорить нам прав­ду!» Джон Уилер не представлял себе, какая дистанция отделя­ла нас, даже не совсем рядовых ученых, от правящей верхушки.

С Уилером мы потом встречались довольно часто. Он лю­бил приезжать в Советский Союз. В одну из встреч я его познакомил с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Но самым большим сюрпризом для меня была последняя встреча с ним в Лондоне 1 июня 1995 г., когда нам вручали в Лондонском Королевском обществе дипломы иностранных членов. Куль­минацией церемонии был момент, когда вновь избранные члены оставляли свою подпись в книге, в которой можно было найти подписи всех членов этого общества со времен его основания, в том числе Исаака Ньютона и Чарльза Дар­вина. Джон Уилер перед тем, как расписаться в этой книге, помолился над ней.

Металлический водород

Важная и интересная беседа состоялась у меня во время моего визита в Урбанский университет под Чикаго с Джоном Бардином. Этот замечательный человек, лауреат двух Нобе­левских премий (первая — за транзисторы, вторая — за тео­рию сверхпроводимости), отличался доступностью и добро­желательностью. Беседа касалась проблемы металлического водорода. О том, что водород при высоких давлениях должен переходить из молекулярной фазы в атомарную — металли­ческую, — было известно, и вскоре после создания теории сверхпроводимости возникли спекуляции на тему о возмож­ности сверхпроводимости в металлическом водороде. Пере­ход в сверхпроводящее состояние в водороде смог бы проис­ходить при высоких температурах, так как из-за малой массы атома водорода дебаевская температура, характеризующая ко­лебания атомов в кристаллической решетке, должна была быть высокой.

В беседе с Дж. Бардином был поставлен, насколько мне из­вестно, впервые вопрос о возможной метастабильности метал­лического состояния водорода. Из теоретических рассмотре­ний следовало, что водород при высоких давлениях должен переходить в металлическое состояние. Однако вопрос, оста­нется ли он в этом состоянии (метастабильном) после снятия давления, ранее не обсуждался.

Мы пришли к заключению, что, по аналогии с другими фа­зовыми переходами, такая возможность не исключается. Окон­чательный же ответ на поставленный вопрос, конечно, мог дать только эксперимент.

Возможность получения металлического метастабильного во­дорода открывала большой простор для фантазий. Этот не­обыкновенно легкий конструкционный материал был бы уни­кальным для физики и, главное, для технического приложения. Он мог быть использован в качестве высококалорийного топ­лива (например, в ракетах), и, наконец, это был бы высоко­температурный сверхпроводящий материал. Однако все это относилось к области фантастики. Даже обнаружение перехо­да в металлическое состояние требовало создания в лабора­торных условиях, как показывали расчеты, давления порядка нескольких миллионов атмосфер.