И. Халатников - Дау, Кентавр и другие

В общем, о собрании в ИТЭФ доложили во все партийные инстанции, вопрос обсуждался на Политбюро ЦК КПСС, и было принято беспрецедентное в истории партии решение о роспуске парторганизации ИТЭФ. В самом деле, устав КПСС допускал такую высшую меру наказания. Все члены распу­щенной организации считались исключенными из КПСС, и специальная комиссия политуправления должна была произ­водить их персональный прием обратно в партию по личным заявлениям. По результатам работы этой комиссии Володя Судаков получил строгий выговор, а трое самых активных уча­стников собрания были из партии исключены, и среди них оказался, естественно, Юрий Орлов. Дирекции института было рекомендовано уволить всех троих. Но работа Юрия Орлова была крайне важна для проводимых институтом исследова­ний, и поэтому директор института Алиханов пытался сопро­тивляться. Он позвонил лично Н.С. Хрущеву и попросил его дать разрешение все-таки не увольнять ценных для института работников. Но получил отказ, сопровождающийся такими словами: «Вы не понимаете, о чем просите. Вы не знаете, что происходило на Политбюро. Они вообще требовали аресто­вать всех троих».

Все друзья Юрия Орлова приняли участие в его устройстве на работу. В конце концов он стал работать в Ереванском Ин­ституте Физики, который был создан Артемием Исааковичем Алиханьяном, братом Абрама Исааковича Алиханова. Юрий Орлов создал свой уникальный ускоритель там.

В 1975 г. Л.И. Брежнев подписал Хельсинкский протокол, который, среди прочего, давал гарантию правам человека. Дис­сидентское движение увидело в Хельсинкском протоколе но­вые надежды на достижение гражданских свобод. «Профессио­нальный революционер» Юрий Орлов возглавил созданную в Москве Хельсинскую группу. В действиях этой группы власть усмотрела (и правильно усмотрела!) серьезную угрозу суще­ствующему строю. Юрий Орлов был арестован, судим и от­правлен в ссылку, где долгие годы пребывал в тяжелейших условиях. В годы перестройки он был с почетом из ссылки возвращен. Не знаю, удовлетворен ли он дальнейшим ходом российской истории.

Известна еще одна похожая история. Когда Президент Ака­демии наук А.П. Александров позвонил Андропову по поводу ссылки Сахарова в Горький, то Андропов ответил ему практи­чески теми же словами: «Что вы! Вы не представляете, о чем просите. Они требовали сослать его в Сибирь!»

Эти сакраментальные «они» существовали для всех уровней власти, не исключая самого Генерального секретаря. При этом на всех уровнях, когда говорили «они», при этом рукой пока­зывали куда-то на потолок. На этом «они» держалась вся со­ветская власть.

Я думаю, что под «они» у Хрущева и у Андропова понима­лись остальные члены Политбюро. Все эти люди были настоль­ко крепко между собой повязаны, что никто из них, даже за­нимающий главный пост, абсолютной верховной власти никогда не имел. В этом была очень важная, интересная осо­бенность системы. Работала круговая порука, сильная, не­разрывная взаимозависимость. Собственно, кризис или путч 1991 г. произошел потому, что Горбачев попытался так или иначе эту круговую поруку разорвать. А «они» пытались ему этого не позволить. Горбачев так или иначе победил, и после этого, действительно, началась другая эпоха, в которой уже работали несколько другие правила.

80-летие Ландау

В январе 1988 г. мы собирались отметить 80 лет со дня рож­дения Льва Давидовича Ландау. Не успели мы еще опреде­литься с планами, как получили предложение от известного израильского физика Ювала Неймана провести в Тель-Авиве международную конференцию по теоретической физике, по­священную этому событию.

В то время официальные отношения с Израилем только на­чинали налаживаться, и делегации Академии наук еще не вы­езжали в эту страну. Данное обстоятельство, а также естествен­ная необходимость проведения такой конференции в Москве, где работал и жил Ландау, создавали довольно сложную ситуа­цию. Поэтому возникла идея: вместо указанных двух конфе­ренций провести одну в Копенгагене, в Институте Нильса Бора, где в свое время Ландау начинал свою научную карьеру. Отно­сительно Копенгагена удалось договориться довольно быстро. Однако, когда мы сообщили об этом решении в Израиль, то получили ответ, что там подготовка к конференции идет пол­ным ходом, и уже разосланы приглашения. С одной стороны, нельзя было не считаться с этим фактом, но с другой — приго­товления к конференции в Копенгагене тоже уже начались. Выход из положения помог найти тогдашний президент АН Гурий Иванович Марчук. Он сумел получить в ЦК КПСС разрешение послать на конференцию в Тель-Авив немного­численную, но авторитетную делегацию. Что же касается ко­пенгагенской конференции, то нам представилась возможность послать туда большую делегацию, включавшую как учеников Ландау, так и многих других крупных теоретиков. Проведение двух столь представительных юбилейных конференций исклю­чало необходимость аналогичной в Москве. К тому же, по­скольку конференция в Копенгагене проводилась в рамках нашей постоянной программы сотрудничества с NORDITA и Институтом Нильса Бора, то запланированная на следующий, 1989-й год, ответная конференция в Москве в рамках той же программы как бы восстанавливала баланс сил.

В результате летом 1988 г. были проведены последователь­но две международные юбилейные конференции. В Тель-Авив прибыла первая в истории советско-израильских отношений делегация Академии наук СССР. В ее состав входили три ака­демика: Людвиг Дмитриевич Фаддеев, директор Ленинград­ского отделения Математического института, Юрий Андрее­вич Осипьян, директор Института физики твердого тела, и я, представлявший Институт Ландау. Нашу делегацию тепло при­ветствовали на конференции. Трогательными были встречи с коллегами, эмигрировавшими в Израиль. Было приятно снова увидеть Наума Меймана, Марка Азбеля, Вениамина Файна, Сашу Воронеля и других. На этой конференции было также много ученых из США и Европы. Марк Азбель выступил с лекцией «То be a student of Landau». То, что представитель Харьковской школы Ильи Лифшица, никогда не работавший с Ландау и даже не сдававший ему экзамены теоретического минимума, выдавал себя в Израиле за ученика Ландау, могло вызвать только улыбку.

Мне пришлось дважды выступать с воспоминаниями о Лан­дау — сначала в Тель-Авиве, потом — в Копенгагене. Конфе­ренция в Копенгагене получилась очень представительной. От нашей страны приехало около 20 участников, среди которых было много членов АН. Программа включала обзорные докла­ды, представленные западными и нашими участниками.

Вся конференция прошла в необычайно праздничном сти­ле, советская делегация была окружена вниманием не только организаторов, но и посольства СССР. Посол Б.Н. Пастухов устроил большой прием для участников. Здесь хотелось бы отметить, что наше посольство в Копенгагене было традицион­но гостеприимным по отношению к ученым из Советского Союза, посещавшим Данию. Б.Н. Пастухов продолжал тради­цию, которая начиналась еще при предыдущем после Н.Г. Егорычеве. Мне приходилось несколько раз встречаться с послом Егорычевым в неофициальной обстановке и иметь с ним дру­жеские и откровенные беседы. Егорычев, по нынешней тер­минологии, — бывший партаппаратчик. Он занимал высокий пост первого секретаря Московского комитета партии, но по­смел беспрецедентно открыто критиковать Брежнева и за это был «сослан» послом в Данию. На меня он производил впе­чатление умного и интеллигентного человека. В пользу этого говорит и тот факт, что Капица любил с ним играть в шахма­ты. Хотя, по правде говоря, я слышал о нем и не очень одоб­рительные отзывы. Все возможно, по это лишний раз под­тверждает, что людей нельзя красить одним цветом.