Арийская колыбель - Абрашкин Анатолий Русь - арийская колыбель

Солнечное затмение в «Слове о полку Игореве» — не случайная деталь. Это знак свыше, знамение, пред­вещающее неудачу похода на половцев. Это тот же го­лос богов, который, правда явно, звучит в «Илиаде» и «Одиссее».

В основе сравнения поэта с животными лежит его сопричастность миру природы. В мировой поэ­зии чрезвычайно популярны сопоставления поэта со сладкоголосой птицей (метафора: «поэт-соловей»). Он слагает свои стихи так же, как птицы свои пес­ни; этим может обосновываться его особый статус и приближенность к миру небожителей, управляющих природными стихиями и дарующих ему божествен­ное вдохновение. Древние греки, к примеру, хранили предание, что родителями Гомеру были река Мелет и нимфа Крефеида в Смирне (ныне Измир — город на западном побережье Малой Азии). Страбон сообщает о наличии в Смирне даже культа Гомера! Эти факты гармонируют с тем, что по византийскому образцу в русских церквах, кроме икон, присутствовали еще и изображения «еллинских мудрецов»: Гомера, Пла­тона, Еврипида, наряду с сивиллами (вещими птице-девами!). В росписях Благовещенского собора в Мос­ковском Кремле (галерея была впервые расписана в 1564 году) на склоне свода галереи нарисован Гомер, держащий в руке свиток со словами: «Светило земных воссияет во языцех. Христос ходити начнет странах и съвокупити хотя земная с небесными». Окончание надписи взято из изречения, имеющегося около изоб­ражения Гомера на двери северного портала собора. В новгородских монастырях изображения Гомера включаются уже в самый иконостас, правда, в ниж­ний его ряд, шестой, имеющий сравнительно малую величину и как бы придавленный остальными яруса­ми. И все же «еллин» Гомер здесь удостоился высшей чести, какую ему могла оказать церковь: он входил в общий замысел иконостаса, в его идею, что может сравниться разве только с почитанием певца в Древ­ней Греции.

Первичные представления о поэте как посред­нике между божественным и человеческим мирами восходят к древним ариям, создателям «Вед». В книге Н. П. Гринцера и П. А. Гринцера «Становление лите­ратурной теории в Древней Греции и Индии» под­робно обоснована мысль, что античным грекам в той же степени была близка эта идея. «В греческой архаике, — пишут ее авторы, — так же как в индий­ской, божественное вдохновение — источник зна­ний певца и залог его мастерства; инспирация (здесь, вдохновение. — А А) и умение не противопоставле­ны, но слиты воедино, первое предопределяет вто­рое… У Гомера, как и в «Ригведе», особый статус по­эта обосновывается его близостью к божественному миру, божественным происхождением поэзии как таковой». В «Одиссее» сочинитель однажды прямо уподобляется богу:

… нам приличней вниманье склонить к песнопевцу,

который,

Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен.

Отношение к Гомеру как провозвестнику божес­твенного Слова, русские сохраняли даже в условиях полного торжества Православной веры. Присутствие изображения Гомера в иконостасах русских церквей доказывает, насколько глубоко во времена языческой Руси почитали и ценили его сочинения, и вообще его миссию на земле. Мировосприятие Гомера, основан­ное на ощущении истинного единения с миром при­роды, а если шире, то и со всем Космосом, было близко древним русам.

Но этого нельзя сказать о европейцах периода Средних веков. Для них текст Гомера выглядел пере­груженным сравнениями и метафорами. Он никак не вписывался в стиль эпохи. К тому же в Европе не чи­тали по-гречески. В те времена исключительную по­пулярность приобрело совершенно иное сочинение о Троянской войне – «История о разрушении Цэои» Да– рета Фригийского. В «Илиаде», в начале песни о подви­гах Диомеда, говорится:

Был в Илионе Дарес, непорочный священник Гефеста,

Муж и богатый, и славный…

Два сына этого Дарета — Фегес и Идей — напали на Диомеда. Один из них был убит им, а второй обратился в бегство и был, ради его отца, спасен Гефестом. Боль­ше ни Дарет, ни его сыновья Гомером не упоминаются. Вот от лица этого священника и ведется повествова­ние в «Истории».

Известны и другие, не дошедшие до нас описания Троянской войны. Например, византийский хроног­раф Иоанн Малала приводит значительные выписки из «Сизифа Косского», который был писцом у Тевкра и также написал воспоминания о Троянской войне. Однако достоверность ссылок Малалы весьма сом­нительна. Некоторые из сочинений такого рода воз­можно и не были, в отличие от «Истории» Дарета, никогда написаны, а только вымышлены. В пользу этого говорит и тот факт, что ни один из «романов о Троянской войне» не дошел полностью по-гречески. Зато еще один, кроме романа Дарета, «Диктис Крит­ский», дошел в латинском переводе. Согласно леген­дам, Диктис был писцом спутника Идоменея, напи­савшим свои записки «пуническим алфавитом». Они были обнаружены при Нероне (I в. н. э.) и переписа­ны по-гречески, а потом переведены на латинский. Многие века «Дарет» и «Диктис» переписывались и издавались вместе.

Сами по себе, эти сочинения представляют крат­кие прозаические повести, написанные на латинском языке. О каких-либо их художественных достоинствах говорить не приходится. Новейшим, начиная с гума­нистов, критикам обе эти истории всегда казались примитивными и нелепыми до неприличия. Именно такими — с точки зрения классических канонов — они и являлись. Почему же «гомеровская традиция» древне­греческой литературы была столь явно предана забве­нию? Исследователи гомеровского вопроса старатель­но обходят этот вопрос молчанием. Они не в силах объяснить, как же хваленая цивилизация Запада в пору своего детства и юности (IV-XI вв.) столь откровенно пренебрегала творчеством одного из лучших поэ­тов человечества? Но ответ оказывается настолько же простым, насколько и неожиданным. Творческие при­емы Гомера были чужды создателям средневековых эпосов! Они складывались на иных принципах, нежели «Илиада> и «Одиссея». И наоборот, древнерусский эпос рождался в атмосфере духовного родства и гармонии с миром природы, картинами которой наполнены сочинения Гомера. Гомеровские поэмы — русские по миросозерцанию, и, думается, наши предки, видевшие в иконостасах своих церквей лик Гомера, прекрасно понимали это.

В середине XIX века князь П. П. Вяземский (сын по­эта Петра Андреевича Вяземского) выступил с боль­шой работой, посвященной «Слову о полку Игореве», в которой указывал, что в древнерусской поэме име­ют место прямые отражения образов и тем античного эпоса и мифологии, и со всей определенностью за­явил, что совершенно недостаточно «ограничиваться при изучении наших древностей исключительно про­изведениями родной почвы». Вяземский утверждал, что острый интерес к Гомеру и Еврипиду существовал на Руси уже в XII веке, и полагал, что к этому времени русские литераторы были знакомы с комментариями к Гомеру Исаака Комнена, с сочинениями Нонна и бра­тьев Цецес о поэмах Гомера и Ликофрона (греческий поэт и грамматик III в. до н. э.), откуда автор «Слова» мог черпать, предположительно, информацию о сю­жете и образных характеристиках героев Т]роянской войны, содержательные и стилистические компонен­ты классического и позднеантичного эпоса.