Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

- Я не вижу охраны с вами. Иметь такую сумму на руках не­безопасно.

- Разумеется, - ответил я, - охрана ждет меня внизу. Этими словами я успокоил клерка, но не себя.

Никакой охраны внизу у меня, конечно же, не было. Убрав деньги в «дипломат» и прикрыв их газетой, я пошел в метро, счи­тая, что так будет безопаснее всего. В генконсульство я добрался без приключений. Конечно, в дороге я чувствовал себя дискомфортно, но иного выхода у меня не было. Я страшно нервничал, прекрасно отдавая себе отчет, что мне предстоит сделать еще не­сколько таких «ходок». На время я затаился. Мне пришла в голо­ву идея привлечь к проведению этой операции кого-нибудь из близких мне людей.

Вице-консулом МИДа в Нью-Йорке тогда работал Боровой. По моему мнению, хороший и добрый человек. Неотступно ду­мая о том, что ходить с такими деньгами по Нью-Йорку одному опасно и рискованно, я решил уговорить Борового в сле­дующий раз поехать со мной. Каково же было мое удивление, когда он решительно отказался. В его глазах застыл неописуе­мый ужас.

— Не впутывай меня в это дело. В случае скандала мы поста­вим под удар генконсульство. Этого делать нельзя, — такими сло­вами он ответил на мою просьбу.

Мне показалось, что Боровой больше всего опасается не за престиж генконсульства, а за собственную жизнь.

— Такие деньги без надлежащей охраны перевозить нельзя. Наверняка ограбят и не остановятся даже перед убийством, — до­бавил он.

В общем, из моего замысла привлечь к этой операции вице-консула ничего не вышло, а других работников генконсульства я не решился посвящать в суть дела.

Любопытная деталь: брат Борового был американским под­данным, жил на западном побережье США, принимал активное участие в профсоюзном движении и являлся, если я не ошиба­юсь, руководителем или одним из руководителей профсоюза портовых грузчиков в этом районе Соединенных Штатов.

По возвращении в Советский Союз Борового уволили из МИДа; он некоторое время работал гидом в Музее Революции, а в начале Отечественной войны пошел добровольцем на фронт и вскоре погиб.

Но вернемся к моим злосчастным денежным вкладам. Все нормальные вкладчики обычно беспокоятся о том, как бы увели­чить свои капиталовложения, я же был занят тем, как бы поско­рее изъять свой капитал. Пользуясь только городским транспор­том или своей машиной, я в течение примерно месяца полно­стью снял деньги со счетов и до прихода дипломатической поч­ты хранил огромные суммы в сейфе своего кабинета. Всего у ме­ня на руках оказалось более миллиона долларов и несколько де­сятков тысяч английских фунтов стерлингов. Об этих деньгах никто в генконсульстве не знал. В Центре, как потом выясни­лось, тоже не ведали, какую точно сумму я потратил и сколько долларов и фунтов стерлингов должен был вернуть в казну госу­дарства. Деньги на мой счет переводились разными людьми из разных стран, и, судя по всему, никто в Центре строгого учета де­нежных поступлений и моих расходов не вел. Так что вся ответ­ственность за полученные и потраченные деньги лежала полно­стью на мне. И только на мне. Перед отправкой денежных средств в Москву я составил подробный финансовый отчет о де­тальном передвижении подотчетных мне денежных средств. С первой же дипломатической почтой деньги и отчет были отпра­влены в Москву. В Центре, как в дальнейшем оказалось, были довольны моей деятельностью, особенно связанной с испански­ми событиями.

Неожиданно (уже в 1937 году) я получил телеграмму, в кото­рой сообщалось, что решением советского правительства я на­гражден орденом Красной Звезды. В то время это был по-насто­ящему боевой орден. Награжденных этой высокой наградой бы­ло у нас в стране не так уж много, а в советской колонии в США — никого. Я, конечно, поделился приятным известием со своими друзьями и коллегами по консульству. Многие из них были при­ятно удивлены, некоторые раздосадованы этим сообщением, но в целом мой авторитет в советской колонии в США несомненно повысился.

Наступил 1938 год. Я уже прослужил в Нью-Йорке почти четы­ре года. Семья моя увеличилась. В 1936 году у меня родился млад­ший сын Вадим, и наша семья уже состояла из четырех человек. Я переселился из консульства на частную квартиру в Бруклине - од­ном из районов Нью-Йорка. С каждым годом в Америке я все больше и больше скучал по Москве, по Родине. Трудно передать словами это чувство ностальгии по родным пенатам. Казалось бы, чего мне не хватало? У меня была интересная работа, много дру­зей, в том числе и среди американцев. Мы жили безбедно, у нас была домработница, очень милая добрая девушка по имени Флоранс, которая ухаживала за детьми, готовила обед и убирала квар­тиру. Жена работала учительницей в школе при консульстве и пользовалась авторитетом среди детей и родителей. В общем, живи и наслаждайся жизнью. Но почему-то безумно хотелось домой. По глупой наивности и фанатичному патриотизму я не задумывал­ся об опасностях или трудностях, которые могли ожидать меня в Москве. Одним словом, я буквально забрасывал начальство пись­мами о своем желании вернуться на Родину. Там сначала отмахива­лись от моих посланий как от назойливых мух, считая мое поведе­ние капризом или недостаточным пониманием политической си­туации. Возглавлял управление тогда, как я уже отмечал, Урицкий. Он писал мне личные письма, доказывал необходимость моего дальнейшего пребывания в Нью-Йорке. Но я был неумолим, и, в конце концов, добился своего: получил разрешение на выезд.

Домой я решил отправиться на большом пароходе и приобрел билеты на морской лайнер «Куин Мэри». 6 июля 1938 года мы отплыли из Нью-Йорка.

Чем объяснить, что, проработав в США почти четыре года, я, судя по всему, не попал в поле зрения американской контрразвед­ки? Конечно, я далек от того, чтобы приписать все это своему тон­кому и умелому поведению. Дело, разумеется, не только в этом. Мне представляется, что в то время в Соединенных Штатах еще не было хорошо поставленной, продуманной и по-настоящему организованной контрразведывательной службы. К тому же орга­ны, которые предназначались для ведения такой службы, вряд ли задумывались над тем, что только что созданные на территории США официальные представительства Советского Союза могут вести активную разведывательную работу. Вообще для разведок иностранных государств в США эти годы были, в известной мере, «райскими». Сравнительно слабое наблюдение за официальными иностранными учреждениями, общая недооценка возможностей ведения шпионской деятельности на территории Соединенных Штатов создавали в тот период исключительно благоприятные ус­ловия для разведывательной работы.

Только позднее контрразведывательная служба в США стала приобретать стройные формы. Ее работа приняла активный и эффективный характер.