Nataly - Михаил Абрамович Мильштейн

ГЛАВА III

«ЕСЛИ ДОРОГ ТЕБЕ ТВОЙ ДОМ...»

То, что я увидел и пережил сразу же по приезде в Москву, описать невозможно. Я попал в самый разгар борьбы с «врага­ми народа». В обществе царила атмосфера всеобщей подозри­тельности и недоверия. Создавалось впечатление, будто все за­разились какой-то необъяснимой повальной шизофренией. Многие из людей, которых я знал, исчезли в никуда, как бы растворились, и на все мои вопросы, где тот или иной человек, звучал один и тот же ответ: «Лучше не спрашивай». Но чаще всего ответа вовсе не было. Люди отводили глаза в сторону и молчали.

К тому же я оказался без квартиры. Нас поселили в маленьком номере гостиницы Центрального дома Красной Армии, на пло­щади Коммуны. Мы с женой спали на полу, а дети на кроватях. Вот так «гостеприимно» нас встретила Родина.

Однажды ко мне в гости пришел брат Лазарь (ему было тогда 34 года). Он окончил Институт народного хозяйства имени Плеханова и был назначен директором крупной электростанции в Туркменистане. При встрече Лазарь по секрету рассказал мне, что он уехал из Средней Азии, опасаясь ареста.

— За что тебя арестовывать? — пытался я узнать.

Он посмотрел на меня внимательно и после долгого молчания ответил:

- Да ни за что. Тебе этого не понять. Ты слишком долго жил вдали от Родины. Хотя, наверное, ты скоро все поймешь сам. Од­но скажу на прощание: зря ты вернулся, брат.

Это уже было слишком. Чего угодно можно было ожидать от брата, но не такого признания. Для меня его откровение казалось диким.

В скором времени я встретился с другим братом - Ефимом. После Института красной профессуры он был направлен на работу в Махачкалу (Дагестан), но вынужден был оттуда уехать, тоже опасаясь ареста.

«Что за наваждение?» - раздумывал я. Все мои друзья и зна­комые чего-то опасались, говорили шепотом, все время огляды­вались, внезапно замолкали при виде постороннего. У многих был вечно озабоченный и подавленный вид.

Нет, морально я не был готов к тому, что творилось вокруг. В голове не укладывалось, что кругом одни враги. Откуда они взя­лись?

Я пытался выяснить судьбы тех, с кем мне довелось работать в генконсульстве СССР в Нью-Йорке. И был потрясен!.. Имен­но тогда я узнал, что генеральный консул Толоконский арестован и пропал без вести, такая же незавидная судьба была угото­вана вице-консулу Гусеву, другим моим друзьям и сослужив­цам.

Мне, в ту пору убежденному коммунисту и интернационали­сту, хотелось закричать на всю страну: «Товарищи, опомнитесь!» Я проводил бессонные ночи в раздумьях и сомнениях, часто бу­квально задыхаясь от бессильных слез.

Вопросы возникали одни и те же: «Что происходит в стране? Когда прекратится эта жуткая вакханалия борьбы с «врагами на­рода»?». Но все мои вопросы повисали в воздухе, оставались без ответа.

Между тем в управлении дела шли своим чередом. За сравни­тельно короткий период один начальник сменял другого... Без­жалостная и преступная коса репрессий косила всех напропа­лую...

Легендарный Берзин, долгие годы возглавлявший управле­ние, после возвращения из Испании недолго пробыл на своем посту. Вскоре он был арестован и казнен. Заменявшего его во время командировки в Испанию Урицкого постигла та же участь. Вслед за ним арестовали и расстреляли Гендина, пришедшего к нам в управление из органов НКВД. Гендина сменил комбриг Орлов, бывший военный атташе в Германии. Он также разде­лил общую печальную судьбу всех начальников управления.

Впрочем, кровавые репрессии коснулись не только первых лиц - были репрессированы почти все начальники отделов и подразделений управления. Из-за рубежа один за другим вызы­вались руководители крупнейших и наиболее ценных разведыва­тельных организаций. Прямо с вокзала или аэродрома их отпра­вляли в тюрьму.

Эта кровавая преступная политика оказывала крайне разру­шительное воздействие на всю разведывательную деятельность СССР за рубежом. С большим трудом созданные организации неожиданно оказывались без руководителя, без связи, без средств. В результате некоторые из них были вынуждены прекра­тить свое существование.

В конце 1938 года наступило временное затишье. Исполняю­щим обязанности начальника управления был назначен полков­ник Шалин, занимавший в то время пост начальника школы по подготовке кадров ГРУ. Помнится, в управлении очень часто проводились собрания, на которых клеймили очередного «врага народа», пробравшегося в наши ряды по заданию иностранной разведки. Тут же наказывали и тех его начальников, сослуживцев и друзей, которые не обратили должного внимания на преступ­ную деятельность этого «врага».

Руководил собраниями, как правило, начальник политотдела управления полковой комиссар Ильичев, спустя несколько лет занявший пост начальника ГРУ.

На этих «мероприятиях» я старался занимать позицию сто­роннего наблюдателя. Я никого не знал и меня мало кто знал. Все мои предыдущие начальники бесследно исчезли. Я не выступал на собраниях, сидел обычно в заднем ряду и молча наблюдал за докладчиком, по-своему оценивая происходящее.

Но однажды, помню, я чуть не сорвался. Обсуждали поведе­ние молодой сотрудницы. У нее несколько дней назад арестова­ли мужа, капитана советской армии, сотрудника ГРУ. От моло­дой женщины требовали осуждения собственного мужа. Она стояла белая как полотно и только нервно теребила в руках ма­ленький носовой платок.

Мне не за что его осуждать, - тихо произнесла она. - Он многому меня научил и - главное - преданности нашей Родине. Нет, он не враг народа. Это какое-то недоразумение.

Может быть, стоит подождать окончания следствия? - роб­ко попытался я остановить нараставшую волну гнева присутст­вовавших в зале.

Но никто уже не обращал внимания на слова несчастной жен­щины: все было решено заранее, и ее освободили от занимаемой должности, тем самым признав без суда и следствия пособницей «врага народа».

После этого собрания Ильичев вызвал меня в свой кабинет. Начал издалека: «Как дела, как семья?» Он задавал ни к чему не обязывающие вопросы, чтобы завязать разговор. Я отвечал спо­койно, односложно, прекрасно понимая, как мало начальника политотдела волнует самочувствие моей жены...

— Ты недавно вернулся из зарубежной командировки, - при­ступил он наконец к серьезному разговору, - поэтому, может быть, во многом разобраться не успел. Вся наша страна сейчас охвачена энтузиазмом... Борьба с врагами народа будет вестись бескомпромиссно и до конца!

Я внимательно слушал, и он, заметив это, решил перейти к конкретным фактам.

Так вот, - продолжал Ильичев, - мне не нравится, что на собраниях, где разоблачают врагов народа, ты все время мол­чишь.