Андрей Дай - Поводырь - 4

Но чтоб наместником стал Наследник Престола! Это слишком! Могу себе представить, что впечатленный моими успехами по индустриализации отдельно взятого региона, Никса возжелал лично в этом участвовать. И даже - мог заявиться с этой просьбой к отцу... Но что, едрешкин корень, заставило царя подписаться на эту авантюру?! Это же не просто событие для одной из колоний Империи. Это жест. Причем - политический! Отправить старшего сына, наследника, на окраину означает практически убрать того с политической сцены. Не сомневаюсь, что очень многие воспримут это, как явный признак ссоры между отцом и сыном. Как опалу, ссылку для цесаревича. Однако, совершенно достоверно зная, как именно относятся Александр Николаевич с Марией Александровной к своему первенцу, фантазии не хватает, чтоб изобрести повод для такого наказания.

Вполне может существовать и иной вариант. Четвертого, самого младшего сына Императора Николая Первого, ведь на Кавказ не ссылали. Надо было, чтоб в этом важном для Державы, но таком неспокойном регионе, у руля стоял совершеннейшее свой, абсолютно преданный, и не склонный к чрезмерной корысти, человек. Например - самый младший, любимый братик...

Ну так братику в 1862 году, когда его наместником Кавказа назначили, было тридцать два года, и он уже несколько лет как носил звание генерала от артиллерии. С 1864 года - главнокомандующий русской действующей армией. Именно под его началом окончательно разбит и пленен приснопамятный Шамиль... А у Никсы? Двадцать три, и генерал-майор свиты. Да и никаких повстанцев в наших краях не наблюдается, чтоб появилась необходимость принимать оперативные решения.

Я мог понять, и принять, зачем молодой цесаревич мог стремиться в Сибирь. В стране проводятся реформы, которые, по большому счету, приведут к реальным переменам в жизни только через несколько лет. Быть может - и десятков лет. А здесь, у меня, изменения наглядны. Строятся заводы, прокладываются новые торговые маршруты. Немного южнее завоевываются огромные пространства. Где, как не в этаком-то кипящем котле учиться высокому искусству управления огромным государством? Где еще молодой амбициозный политик мог бы применить свою энергию? Где отыщутся соратники, и отсеются пустые, никчемные прихлебатели? Уж не в искушенной, пресыщенной благами столице - точно.

Если же задуматься о пользе такого наместника для моего края, даже дух захватывал. Одно его присутствие в любом из западносибирских городов способно так подтолкнуть процесс переселения, что никакая железная дорога и рядом по эффекту не лежала. Никса - плакат. Лубочная картинка для молодых дворян ищущих места в бюрократическом аппарате страны. Если уж сам цесаревич не побоялся отправиться сюда служить Державе, то остальным - сам Бог велел. А следом потянутся и простые земледельцы, и купцы, и промышленники, и банкиры со свободными капиталами.

Добавить сюда хоть немного, самую малость - приложение сил самого наследника, и все наше болото взорвется. И если еще и вовремя направить энергию этого взрыва в нужную сторону...

Ах, как же мне хотелось внимательно изучить царский рескрипт собственными глазами. Узнать, наконец, на какие именно территории будет распространяться власть Николая. Какими он наделен правами, и какими именно обременен обязанностями. И сколько Государь дал сыну денег. Ведь не отправил же он любимчика совсем без поддержки... Но больше всего, конечно, хотелось понять. Вычислить - какими именно резонами руководствовался царь, позволив Никсе уехать из Санкт-Петербурга.

Сколков абсолютно прав. Если уж цесаревич решил, что править огромной территорией ему удобнее всего будет из Томска, то и встретить его необходимо подобающе. Хотя бы из уважения к отваге. Или как символ грядущих преобразований. И очень, чрезвычайно жаль, что я просто физически не в состоянии заняться этим вопросом.

Новый губернатор, Родзянко, потерялся где-то между перегонами четырех тысячеверстного тракта. И о сроках его прибытия не было ничего достоверно известно. Но даже, случись чуду, и сумел бы он опередить кортеж Великого князя, боюсь это ничего бы не изменило. Времени оставалось все меньше, а никому неизвестный, ничего в местных реалиях не ведающий чиновник, и сделать бы ничего путного не смог бы.

Оставался отсиживающийся на дачах в пригороде губернской столице, Павлуша Фризель. И если царский порученец сможет укротить идиотизм майора Катанского, все мой бывший незаменимый заместитель оформит в лучшем виде.

Сколков не подкачал. Это мне на следующий же день Миша Карбышев сообщил. Теперь, после того, как приезжему генералу удалось прорваться через "шлагбаум" доктора Маткевича, ко мне смогли приходить и другие посетители. А секретарь так и вообще заявился с самого утра. Он ведь, пока я по губернии катался, в усадьбе жил. Так что бросить все дела и тащиться через полгорода ему не требовалось.

В общем, как выяснилось, царский порученец воспользовался моим советом и поговорил-таки с отставным жандармским поручиком. В талантах Карбышева докладывать все четко и по существу я не сомневался, так что уже через час Иван Григорьевич отправился на городскую станцию телеграфа, где и засел, пока не получил от Государя практически карт-бланш на любые действия в Томске. Больше того! Генерал-адъютанту было обещано, что подчиненные господина Мезенцева более не станут беспокоить ни, вдруг оказавшегося незаменимым специалистом, статского советника Фризеля, ни кого-то еще из весьма обширного списка подозреваемых в сепаратизме сибиряков.

Уже ночью Сколков вызвал к себе в номер гостиницы майора Катанского, и применив все очарование русского военно-командного языка, объяснил ошибочность излишней ретивости жандарма. Голос у боевого генерала был весьма... гм... зычный, а некоторые словосочетания оказались настолько, скажем так - неожиданными, что основное содержание разговора двух офицеров уже на следующий день стал достоянием общественности. А еще через сутки базарные кумушки уверяли, будто бы жандармский майор уже пакует вещички, чтоб отправиться продолжать опасную и трудную службу в какие-то неведомые дали. Направление движения Сколков указал совершенно точно, но конечную точку так и не назвал. Впрочем, народная фантазия, на основе опыта общения с высоким начальством, справилась и с этой непростой задачей. Временного исполняющего обязанности начальника губернского жандармского управления в городе никто не любил, но впечатление от мгновенного решения судьбы этого хорошо известного человека, вызвало у обывателей даже некоторую жалость к потерпевшему. Ну или, во всяком случае, его судьбе уж точно никто не завидовал.

После обеда, когда Миша как раз читал мне газеты, Павла Ивановича Фризеля навестил десяток столичных кавалеристов со штабс-капитаном во главе, который тактично, почти натурально смущаясь, если в речи проскальзывали неприличные слова, предложил председателю губернского правления немедленно вернуться к месту службы. Павлуша, который поначалу решил, что незнакомые всадники явились, дабы препроводить его в неуютную тюрьму, немедленно приободрился, сменил атласный халат на мундир, и отправился прямиком в мою усадьбу. В некую абстрактную высшую справедливость опытный чиновник давно уже не верил. Как и в то, что какой-то неведомый, явившийся аж из самого Санкт-Петербурга, благодетель вот так, просто, с бухты-барахты, решил все его проблемы. Потому - рассудил, что без моего участия тут точно не обошлось, а посему он просто обязан навестить раненого покровителя, дабы выразить свою благодарность.