Станислав Меньшиков - На Старой площади

— Умный человек, — констатировал Хартман, заключая рассказ об этом эпизоде.

Он, конечно, имел в виду изворотливый ум особого рода, который позволил Яковлеву — бывшему заведующему Отделом пропаганды ЦК КПСС, стать идейным и очень агрессивным противником марксизма, называющим его не иначе, как «аморальное учение».

В дальнейшем мне стало ясно, что уже в то время Яковлев относился ко мне недоброжелательно, хотя виду в отличие от Арбатова не подавал. И в основе этого лежала сложившаяся тогда прямая противоположность идейных и политических взглядов. Когда Яковлев при Горбачеве стал секретарем ЦК, он немало сделал для изгнания из аппарата идейно стойких кадров, причём наиболее способных. Немало он сделал и для фактического разгрома Международного отдела. Но об этом в отдельной главе.

Вадим Загладин

Когда я шёл на работу в ЦК, то руководствовался и чисто житейскими соображениями. Моя командировка в ООН подходила к концу, и надо было выбирать работу на родине. Возвращаться в Новосибирский академгородок после кончины моей первой жены не хотелось, а в Москве достойной работы в Академии наук не было. В Международном отделе на руководящих должностях работали мои давние близкие друзья Вадим Загладин и Юра Жилин, которые к тому же охотно звали к себе на приличную должность.

Поработав в ЦК некоторое время, я понял, что отношения с друзьями несколько изменились. Особенно это было заметно по заведующему консультантской группой Жилину. Юра был исключительно талантливым сочинителем начальственных докладов и речей, за что высоко ценился Б.Н. Пономаревым. Но у него было слабое место — в виду моих систематических выступлений в «Правде» и другой печати Юра, должно быть, стал испытывать некоторую ревность. Мы продолжали встречаться, хотя и не домами, но между нами определенно пробежал холодок.

Чего нельзя было сказать об отношениях с Вадимом Загладиным. К моему творчеству он не ревновал, т.к. сам отличался удивительной работоспособностью, постоянно выступал в печати и по телевидению. Мы регулярно встречались и в нерабочее время, ходили друг к другу в гости, общались семьями в ресторанах, вели задушевные, часто весьма доверительные разговоры по острым политическим вопросам. Вадим был большой любитель вкусно поесть и выпить, но никогда не терял рассудка. В отличие от Яковлева и Черняева он верил в то дело, которым занимался, и был весьма умелым дипломатом в общении с зарубежными друзьями, коллегами и противниками. Хотя в общении с ним постоянно чувствовалась дистанция, ощущение близости отнюдь не пропадало.

Надо сказать, что какой-то особой протекции он мне по отделу не оказывал, и у него были ровные, отнюдь не чиновничьи отношения со всеми консультантами. Но как-то во время внерабочего общения он стал мне говорить, что ввиду возникших претензий начальства Юре Жилину, якобы, придется уйти, а мне, возможно, занять его место. Я возражал, что это крайне неудобно по моральным соображениями, т.к. Юра был нашим общим другом. Не знаю, сообщил ли Вадим об этом разговоре Жилину, но только, вероятно, пошел некий слух, т.к. Юра стал вести себя со мной более настороженно. В другой раз Вадим сказал, что хотел бы выдвинуть меня зам. завом и начнет на этот счет прощупывать почву у высокого начальства.

Новый, 1984 год Вадим пригласил нас встречать у него в дачном поселке, где в общей столовой собиралась высокопоставленная компания. При этом он заметил, что мне будет полезно познакомиться с А.М. Александровым-Агентовым, помощником генсека (Брежнева, а затем Андропова) по международным делам. Я зрительно знал Александра Михайловича, который, действительно, участвовал в новогодней встрече, был очень общителен и весел. Но, когда я предложил Вадиму меня представить, тот, не моргнув глазом, сказал мне, что за столом Александра Михайловича нет. Прогуливаясь на следующее утро по дачному поселку, Вадим сказал, что с моим замзавством пока не получается, т.к. есть и другие кандидаты. С тех пор мы к этой теме больше не возвращались. То ли после смерти Брежнева при Андропове и Черненко его позиции в верхах ослабли, то ли он сам вёл какую-то кадровую игру, думать об этом не хотелось ни тогда, ни тем более сейчас.

Были у Вадима и другие странности. Как-то, расчувствовавшись, он спрашивал, может ли он на меня рассчитывать и не предам ли я его? В другой раз мы решили отужинать в ресторане «Арагви». Дело было в феврале 1984 года, мы в то время были обеспокоены здоровьем Андропова. За столом я спросил Вадима напрямик, как ОН?

— Плохо, — коротко ответил он

— Но ещё жив?

— Да, ещё жив, — ответил Вадим и вдруг предложил выпить за здоровье генсека. Мы подняли бокалы и чокнулись.

А на другой день узнали, что генсек умер накануне. Причем Жанна, жена Вадима, сказала Ларисе, что во время нашего застолья в ресторане он знал о смерти, но будто бы «боялся раскрыть государственную тайну». Можно понять его привитую с годами патологическую чиновничью боязнь сказать лишнее слово даже с близкими друзьями. Но как объяснить пренебрежение вековечным православным правилом, по которому за здоровье покойников не пьют?

На американском направлении

Я уже писал, что по работе в ЦК мне много раз приходилось ездить за границу, чаще всего в капиталистические страны. Для этого нередко использовались приглашения участвовать в различных конференциях и других встречах, которые приходили ко мне и лично, поскольку я был известен на Западе, и по линии разного рода международных организаций.

Так было, например, в январе 1981 года, когда по приглашению Конфиндустрии (Конфедерации итальянских промышленников) я выступил на её конференции с докладом об экономическом положении в СССР.

В эти годы побывал я и в других странах. Но главным моим направлением оставалось американское. Речь идёт не только о командировках, но и о деятельности на месте — в Москве. Например, очень часто к нам приезжали видные деятели из этой страны, которые считали своим долгом наведываться в разные высокие инстанции, в том числе и в Международный отдел ЦК. Принимал их, как правило, В.В. Загладин, который приглашал на эти встречи именно меня, а не заведующего американским сектором. Это было логично, т.к. речь шла вовсе не о коммунистах, а о представителях американской элиты. Сам Загладин блестяще владел французским и немецким, но неплохо изъяснялся и по-английски. В переводчике он не нуждался, но часто, когда речь заходила о деталях американской политики, переключал разговор на меня. Хотя по большей части американские гости старались зондировать политические настроения в наших верхах, им приходилось делиться неофициальной информацией о том, куда ведут дело их собственные лидеры. Такая взаимная «торговля» информацией обычно составляет значительную часть любой внешнеполитической работы.