Станислав Меньшиков - На Старой площади

В 1984—1985 годах меня несколько раз приглашал на свои воскресные передачи знаменитый американский телеобозреватель Дэвид Бринкли, где мне приходилось выступать вместе с такими маститыми политиками, как госсекретарь Шульц, бывший госсекретарь Киссинджер, помощник госсекретаря Бэрт, сенатор Нанн, директор Русского института Маршалл Шульман.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

Брент Скоукрофт и Пол Нитце

За время работы в ЦК я несколько раз выезжал в США, причём дважды по приглашению американской Ассоциации содействия ООН и ещё два раза как эксперт ООН. В одной из этих поездок мне запомнилась встреча с бывшим советником по национальной безопасности при президенте Джералде Форде генералом в отставка Брентом Скоукрофтом и специальным советником Рейгана по вопросам ядерного оружия Полом Нитце. Скоукрофт в то время не работал в правительстве, но занимал весьма важный пост вице-председателя компании «Киссинджер ассошиэйтс», т.е. был правой рукой бывшего госсекретаря Генри Киссинджера, фирма которого консультировала крупнейшие банки и корпорации США, а также иностранные правительства.

На этот раз Генри был в отъезде, меня переключили на Скоукрофта, а тот пригласил меня на ланч в небольшом, но изысканном ресторане в центре Вашингтона. Придя туда, я увидел, что он не один и в его спутнике узнал Пола Нитце. Для меня это было неожиданностью, но я был доволен. Нитце был зубром американской внешней политики. Свою карьеру он начал ещё при Трумэне, когда возглавлял отдел планирования в госдепартаменте, и считался приверженцем «холодной войны». При Кеннеди и Джонсоне, а позже при Картере он был министром военно-морского флота и заместителем министра обороны. Несмотря на свою принадлежность к демократической партии, он выступил против подписанного Картером и Брежневым в 1979 году Договора ОСВ-2 и за свои жесткие взгляды был приглашён при республиканце Рейгане возглавить переговоры с СССР по ракетам средней дальности. В 1984 году его назначили специальным советником президента и заместителем госсекретаря по контролю над вооружением. Он был на двадцать лет старше нас с Скоукрофтом (моим одногодком) и вел себя соответственно — взял разговор на себя, тогда как Скоукрофт, тихий по натуре, несмотря на генеральский чин и службу военным пилотом, в основном помалкивал.

Не теряя времени, Нитце сразу же заговорил о своих женевских переговорах с советским дипломатом Юлием Квицинским. Отозвавшись высоко о Квицинском в личном и профессиональном плане, он стал жаловаться на его жесткость и неуступчивость. Поскольку я был хорошо знаком с донесениями нашего представителя на этих переговорах, то счёл возможным поправить Нитце по ряду деталей. Ещё через несколько минут я ему сказал прямо:

— У меня создается впечатление, что Вы меня проверяете на тот предмет, читаю ли я донесения из Женевы. Скажу откровенно: да, я их читаю регулярно и достаточно давно. Поэтому можете говорить без стеснения. Я не уполномочен вести с Вами переговоры, но если у Вас есть что передать в Москву, то могу это сделать.

Дело было в том, что душа Нитце в то время разрывалась на части. С одной стороны, он на переговорах строго следовал инструкциям и нарочито затягивал переговоры, тем самым позволяя США завершить размещение в Западной Европе своих «Першингов» и крылатых ракет. Вместе с тем ему хотелось войти в историю как человеку, при котором ядерное урегулирование между нашими странами всё же сдвинулось с мертвой точки. Поэтому, когда Нитце потерял терпение, повторяя, как попугай, свою официальную шпаргалку, он решил пригласить Квицинского поехать в лес под Женевой и там поговорить наедине без свидетелей. В этом был определенный смысл, поскольку на формальных встречах в женевских представительствах сторон обязательно присутствовали люди из других ведомств, в том числе военные и разведчики. Это требовалось не только для того, чтобы контролировать глав делегаций, но и потому, что обсуждалось много сложных военно-технических деталей, в которых они не всегда досконально разбирались.

И вот чудо: на прогулке в лесу Нитце с Квицинским нащупали возможность компромисса. В свои столицы они соответственно доложили, но сдвинуть переговоры с мёртвой точки тогда не удалось. На то были разные причины, причем с обеих сторон. Суть сказанного мне Нитце была в его убеждении, что американская сторона была, наконец, готова принять компромиссный вариант, найденный им с Квицинским. Я ответил, что так и передам, хотя не убеждён, что обстановка в Москве сейчас благоприятная для рассмотрения этого вопроса. На том и разошлись.

Я тут же зашёл в наше посольство и сочинил соответствующую реляцию в центр. В то время в отсутствии посла Добрынина старшим на хозяйстве был Александр Александрович Бессмертных, который сначала отказывался отправлять мою шифровку в Москву. То ли он сам не хотел «высовываться», то ли это была обычная ревность МИДа к Международному отделу ЦК, не знаю. Тогда я предложил ему послать мою депешу с его припиской, что он отправляет её по моей просьбе. В таком перестраховочном виде я её прочитал по возвращении домой среди очередной порции шифровок. Конечно, она была расписана по Политбюро, т.е. получила высшую оценку.

Интересно, что эпизод с неформальным общением Нитце и Квицинского послужил поводом для написания неким американским автором пьесы «Прогулка в лесу», поставленной на Бродвее. Через несколько лет в мае 1988 года мы с Ларисой были на этом спектакле во время поездки по рекламе моей совместной книги с известным американским экономистом Гэлбрейтом. Сама постановка такого сюжета в американском театре свидетельствовала о том сдвиге, который за те годы стал намечаться в отношениях двух стран.

Тоби Гати и Ричард Чейни

Если для меня общение с Нитце случилось на закате его карьеры, то с некоторыми другими американцами это было чуть ли не в самом начале их карьеры. Так я познакомился с симпатичной молодой женщиной Тоби Тристер, взявшей фамилию Гати — мужа, эмигранта из Венгрии. Тоби шефствовала над нашей делегацией, которая приехала в США по линии американской Ассоциации содействия ООН. Она неплохо говорила по-русски, и мы подолгу болтали во время турне по нескольким штатам, сидя рядом то в автобусе, то в самолете. Говорили мы о всякой всячине и, конечно, не только о политике. Надо отдать ей должное: Тоби не навязывалась с вопросами о здоровье советских вождей или интригах кремлевского двора. Казалось, она просто хотела подружиться и чтобы мы чувствовали себя комфортно.

Делегацию водили по университетам и другим аудиториям, где мы обсуждали отношения между нашими странами. Делегацию возглавлял Виталий Журкин, в то время директор Института Европы. Ездил в группе и другой цэкист — Виталий Кобыш, зав. сектором Отдела информации. Чтобы между нами не возникало трений, мы разделили темы для выступлений. Мои товарищи больше выступали о взаимных выгодах разрядки, я же взял на себя острую тему ракетного противостояния. Я вёз с собой довольно приличную цифровую базу и часто демонстрировал слушателям таблицу, в которой чётко показывался баланс числа ядерных ракет у обеих сторон. Мои оппоненты подготовились неважно, цифрами не владели и мою таблицу оспорить не могли. Так что в целом мы в спорах выходили победителями.