Андрей Посняков - Царьград. Гексалогия

– А почему такое название – Хора? – юноша ловко перевел разговор в несколько иную плоскость.

– Хора – это одно из восхвалений Господа нашего Иисуса Христа и Матери Божией! – положив вожжи на край сиденья, Ксанфия перекрестилась. – Правда, некоторые полагают, что «Хора» – просто означает «место, расположенное за городом». Не знаю.

– Ага! – уколол Лешка. – Вот, и ты не знаешь! Куда уж мне, простому трактористу и пэтэушнику.

– Кому?

– Ну, провинциалу.

Девушка неожиданно улыбнулась:

– Твоя беда легко поправима. Лекса! Ведь ты хочешь стать знающим и умеющим подать себя в обществе человеком?

– Конечно, хочу… – Ладонь юноши словно бы ненароком накрыла девичью руку.

Коляска как раз въехала в тень одного из церковных притворов… и Лешка, набравшись храбрости, поцеловал девушку в губы… И целовал долго – долго, пока предоставленная сама себе лошадь не вывезла коляску на людную площадь.

– Слушай, – тяжело дыша, негромко произнесла Ксанфия. – Давай поедем… тут, в одно место… Немедленно! Сейчас!

Лешкины возражения во внимание не принимались, да и не очень‑то он возражал, так, для порядка. Девчонка, словно осатанев, погнала коляску, не обращая внимания на выскакивающих из‑под копыт и колес прохожих, выкрикивающих гнусные ругательства вслед несущемуся экипажу. Ну, не девчонка – чисто Шумахер! Лешка даже опасаться стал – как бы не перевернулись, ведь могли, могли…

Наконец, коляска, замедлив ход, въехала в какую‑то подворотню и остановилась напротив глухого забора, выкрашенного побелкой. В заборе зияла узкая дверца, увитая густым зеленым плющом.

– Подожди, – оглянувшись по сторонам, Ксанфия подбежала к калитке и несколько раз стукнула в нее кулаком.

Немного выждала. Затем постучала еще. Дверца наконец отворилась, правда, не до конца, нараспашку, а слегка, чуть‑чуть… Что‑то кому‑то сказав, Ксанфия обернулась и жестом позвала юношу – иди, мол.

Пожав плечами, Лешка вылез из коляски и протиснулся в калитку вслед за девушкой. Они оказались в обширном саду с оливковыми деревьями, грушами, яблонями, виноградом и еще какими‑то деревьями и цветами. По неширокой аллейке, указывая дорогу, шагал привратник – лысый темноглазый старик, судя по гладкому подбородку и тоненькому голосу – евнух.

– Сюда, госпожа! – пропищал он, подойдя к опоясывающей обширный особняк галерее.

– Я заплачу чуть позже, – Ксанфия нервно закусила губу.

Старик поклонился:

– О, не стоит и беспокоиться. Проходите.

Влюбленные – наверное, уже можно было их так называть – оказались в полутемной гостиной и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в комнату, довольно обширную и темную… Лешка вдруг отпрянул, сбоку явно кто‑то стоял!

– Не бойся! – расхохоталась Ксанфия. – Это всего лишь статуя. Их здесь много!

Статуй здесь действительно хватало, похоже, что мраморных, размером с человеческий рост, раскрашенных, голых… Ну, какие же статуи в одежде?

– Это настоящие, греческие, – отворив широкие ставни, девушка улыбнулась. – Недешевые, между прочим…

За окном, во дворе, что‑то журчало. Лешка не поленился, подошел, выглянул, увидев внизу бьющий фонтан и пруд.

– Прежний владелец очень любил ловить прямо из окна золотистых карпов.

– Да‑а… – юноша покачал головой. – Красиво жить не запретишь! И где теперь прежний хозяин? Не иначе – в тюрьме?

– Откуда ты знаешь?

– Так… Догадался.

Подойдя, Ксанфия обняла его сзади и поцеловала в шею. Лешка повернулся…

– На! – девушка подала ему… отрез какой‑то голубоватой ткани. – Задрапируй окно… Видишь, там, наверху, есть карниз.

– Сделаю, – кивнув, Лешка проворно повесил занавесь, и в комнате сразу образовался некий приятный полумрак… навевающий вполне определенные мысли.

– Нет‑нет, не поворачивайся! Я скажу – когда…

Заинтригованный, юноша пожал плечами и принялся ждать. Ожидание, впрочем, не затянулось надолго.

– Можешь повернуться, – разрешила Ксанфия. Лешка обернулся… И никого не увидел! То есть никого, кроме статуй, среди которых – он присмотрелся – были и женские – все в разноцветных париках.

– Отыщи меня! – прозвучал девичий голос. – Ну же! Юноша скользнул к статуям… Горевшие по стенам светильники еще больше сгущали полумрак… Ага, вот она, Ксанфия! Какая великолепная грудь!

– Ты! – Лешка протянул руку… и тут же отдернул, почувствовав вместо нежного тепла кожи каменный холод мрамора…

– Не угадал! Не угадал! – голос и смех звучали, казалось, повсюду. – За каждую неудачную попытку будешь снимать с себя какую‑нибудь вещь. Начнем с туники]

Послушно сняв тунику, Лешка дернулся… и снова неудачно! И так, до тех пор, пока не остался совсем без одежды…

‑Ну?

Юноша присмотрелся – вот эта статуя похожа, очень похожа… Нежные обводы талии, волнующая ямочка пупка, грудь с твердыми пупырышками сосков… почти как настоящая… А, впрочем, почему бы и нет?

Лешка протянул было руку… и тут же отдернул – статуя была рыжей! То есть – в рыжем парике…

– Ха‑ха‑ха!

Засмеявшись, статуя сбросила парик и, сойдя с постамента, бросилась в объятия юноши, жарко целуя его в уста:

– Люби меня, Лекса, люби… Как Орфей любил Эвридику, как прекрасную Елену Парис.

Лешка прижал к себе девушку, погладил по спине, ниже…

– Там… – томно вздохнула та. – Там есть ложе… Неси меня!

Ложе оказалось большим, мягким, застеленным нежно‑зеленым шелковым покрывалом… на котором так пленительно, так маняще и так зовуще смотрелось стройное бронзовое от загара девичье тело.

Юноша медленно опустился рядом, поцеловал деву в пупок, в твердые соски грудей, обнял…

Ксанфия выгнулась, застонала, прикрывая глаза…

А потом они еще бегали между статуй, ловили друг друга и снова любили, так, что казалось, это чудо, эта волшебная сказка не кончится никогда. Ну и не надо, чтоб кончалась!

Впрочем, кое‑кто, оказывается, думал иначе!

Снаружи, со двора, вдруг донесся громкий озлобленный вопль, похожий на крик рассерженного осла.

Любовники, не сговариваясь, подбежали к окну.

– Где она? Где? Отвечай, старикашка! – распаляясь, кричал краснорожий здоровяк… вполне, кстати, знакомый. – Я видел ее коляску!

– Ой! – Ксанфия испуганно прикрыла рот рукою – Это же Никифор Макрит! Но как он узнал? Неужели…

– Гадать сейчас некогда, – Лешка лихорадочно соображал, что делать. – Скорей одевайся и становись вот сюда, за дверь… Выбежишь из комнаты, когда он войдет.

– Но как?

– Увидишь.

Лешка подскочил к одной из «женских» статуй и, подтащив, положил ее на ложе. Потом сверху взгромоздил и мужскую…

По лестнице уже громыхали шаги, слышалось злое сопенье.

– А как же… как же ты? – в ужасе прошептала Ксанфия.