Ноам Хомский - Как устроен мир

Взялась администрация и за марихуану, от которой вообще никто не гибнет, хотя употребляют ее до 60 миллионов человек. Фактически эта кампания только усугубила проблему наркотиков: многие курильщики марихуаны перешли с этого относительно безопасного наркотика на более опасные, вроде кокаина, которые проще утаивать.

Одновременно с громкими фанфарами, сопровождавшими в сентябре 1989 года начало войны с наркотиками, в Вашингтоне проводились слушания по требованию табачной промышленности о наложении США санкций на Таиланд в ответ на его попытки ограничить импорт американских табачных изделий и их рекламу. Своими действиями правительство США уже пропихивает этот смертельно опасный наркотик в дыхательные пути японцев, южных корейцев и тайваньцев; к чему это приводит, мы уже знаем. Главный хирург США Эверетт Куп заявил на этих слушаниях, что «когда мы требуем от иностранных правительств положить конец потоку кокаина, американский экспорт табака является верхом лицемерия». «Спустя годы, — добавил он, — наша нация расценит такое применение политики свободной торговли как вопиющий скандал».

Выступали с протестами и представители Таиланда, предрекавшие, что американские санкции подорвут антитабачную кампанию тайского правительства. Касательно утверждений американских табачных компаний, что их продукция лучшая в мире, тайский свидетель заявил: «Несомненно, наш «золотой треугольник» поставляет несравненную продукцию, но нам не приходит в голову применять к ней принцип свободной торговли». Критики вспоминали Опиумную войну 150-летней давности, когда британское правительство принуждало Китай распахнуть двери для опиума из Британской Индии, лицемерно восхваляя блага свободной торговли и при этом насильственно превращая китайцев в наркоманов.

Перед нами величайший наркотический скандал. Представим заголовки, вопящие: «Правительство США — ведущий мировой наркоторговец!» Газеты расхватывали бы, как горячие пирожки. Но вся эта история прошла почти незамеченной, без намека на самоочевидные выводы.

Или другой аспект проблемы наркотиков, тоже ускользнувший от внимания: ведущая роль правительства США в стимулировании наркоторговли после Второй мировой войны. Отчасти это началось тогда, когда США взялись после окончания войны подрывать антифашистское сопротивление и сделали своей главной мишенью рабочее движение. Во Франции угроза усиления рабочего движении и его прихода к власти усугублялась ее стараниями усилить свои вооруженные силы для отвоевания при помощи США своей бывшей колонии, Вьетнама. Поэтому ЦРУ стало ослаблять и раскалывать французское рабочее движение при помощи верхушки американских профсоюзов, гордившейся этой своей ролью.

Для этого требовались штрейкбрехеры и наемные головорезы. Поставщик был известен — мафия. Она, разумеется, занималась этим не ради удовольствия, а требовала расплаты. И получила ее в виде разрешения восстановить героиновый рэкет, прекращенный было фашистскими правительствами, — пресловутых «французских связных», доминировавших в наркоторговле до 1960-х годов.

К тому времени центр наркотрафика сместился в Индокитай, особенно в Лаос и Таиланд. Этому опять-таки содействовало ЦРУ: армия его наемников вела там во время Вьетнамской войны свою «тайную войну». С ней тоже приходилось расплачиваться. Позже, при переносе центра активности ЦРУ в Пакистан и Афганистан, наркорэкет расцвел и там.

Подпольная война против Никарагуа также стала инъекцией наркоторговцам в регионе: нелегальные авиарейсы с оружием от ЦРУ американским наемникам послужили простым способом переброски обратно в США наркотиков, порой даже с использованием баз ВВС США, как утверждают сами наркоторговцы.

Тесная связь между наркорэкетом и международным терроризмом, иногда это именуют противодействием повстанцам, конфликтами низкой интенсивности и прочими эвфемизмами, не вызывает удивления. Для тайных операций требуется много денег, причем таких, которые невозможно отследить и конфисковать. Значит, тут не обойтись без специалистов криминала. Остальное можете домыслить сами.

Война — это мир. Свобода — рабство.

Невежество — сила

Политическая терминология обычно двусмысленна. Одно значение термина словарное, другое — то, которое полезно для обслуживания власти, то есть доктринальное.

Взять, например, слово «демократия». Здравый смысл подсказывает, что общество демократично в той степени, в какой народ может осмысленно участвовать в управлении своими делами. Доктринальное значение иное: демократия — это система, при которой решения принимают секторы бизнес-сообщества и связанная с ними элита. Общество превращается из участника в зрителя, как объясняют ведущие теоретики демократии, в данном случае Уолтер Липпман. Ему дозволяется утверждать решения его «лучших представителей» и наделять поддержкой тех или иных среди них, но не вмешиваться в суть дела: политика государства — не его ума дело.

Если какие-то сегменты общества пробуждаются от апатии, организуются и начинают выходить на арену, то это не демократия, а, говоря технически, «кризис демократии», угроза, которую надо так или иначе преодолеть: в Сальвадоре для этого применяются «эскадроны смерти», в США — более тонкие, не настолько прямолинейные действия.

Или взять «свободное предпринимательство» — термин, практически подразумевающий систему общественного субсидирования и частного присвоения при массированном вмешательстве правительства в экономику для под держания государства, существующего для социального вспомоществования богатым. Фактически любая фраза, содержащая слово «свободный», на самом деле означает нечто противоположное его буквальному значению.

Оборона «от агрессии» предсказуемо оборачивается именно агрессией. Когда США напали в начале 1960-х годов на Южный Вьетнам, либеральный герой Эдлай Стивенсон объяснял (в хоре с другими), что мы защищаем Южный Вьетнам от «внутренней агрессии» — имелась в виду «агрессия» южновьетнамских крестьян против ВВС США и наемнической армии под американским командованием, изгонявших людей из их домов и запихивавших в концентрационные лагеря, где им обеспечивалась «защита» от южных партизан. На самом деле эти крестьяне охотно поддерживали партизан, а марионеточный проамериканский режим был просто пустой скорлупой — в этом сходились все стороны конфликта.

Доктринальная система приобрела за истекшие с тех пор тридцать лет величественные очертания: мысль, что США напали на Южный Вьетнам, обычно не высказывается, более того, она никому не должна приходить в голову. Соответственно, главные вопросы той войны не подлежат обсуждению. Апологеты политкорректности могут гордиться своими достижениями, которые было бы трудно воспроизвести даже в хорошо отлаженном тоталитарном государстве.