Том Уикер - На арене со львами

Понятное дело, некоторые считали, что Андерсон здесь только зря время потеряет, лучше ему сразу же податься в другой штат, причем даже кое-кто из его самых рьяных сторонников так думал; но стоило мне в то утро увидеть Ханта в аэропорту, едва он вышел из самолета, как я понял: никуда он отсюда не уедет. Он стоял и махал встречающим своей длинной рукой, а в другой руке держал огромный — я в жизни таких не видывал — яркий саквояж.

— С того дня саквояж и стал эмблемой его предвыборной кампании,— сказал Морган.

Френч залпом выпил виски.

— Вы, конечно, тоже были там?

— Нет,— сказал Морган,— неотложные дела помешали.

Да, неотложные, будь они трижды прокляты; он сидел дома четыре дня кряду, с утра до вечера и с вечера до утра, и каждую минуту ждал, что зазвонит телефон, или придет письмо, или отворится дверь, взорвется бомба замедленного действия, настанет конец света, сидел, глядя на строчки, кое-как напечатанные заглавными буквами, которые жгли его глаза, его мозг, как раскаленное железо. РИЧ, Я ДОЛЖНА КОЕ-ЧТО ПОНЯТЬ. НЕ СЕРДИСЬ. ПОЗВОНЮ ИЛИ НАПИШУ. ДЛЯ МЕНЯ ЭТО ВОПРОС ЖИЗНИ И СМЕРТИ. ЭНН.

— И конечно, толпу этот саквояж привел в восторг,— продолжал Френч.— А телекамеры сразу на него нацелились. Андерсон поднялся на маленькую трибуну, которую ему приготовили заранее, и распорядитель представил его публике, а в это время десятка два женщин раздавали толпе значки — миниатюрные саквояжи такого же цвета, как Андерсонов, и безо всякой надписи. Потом все смолкли, и Андерсон постоял еще с минуту в тишине, держа обеими руками свой саквояж.

— Что ж, друзья,— наконец проговорил он, будто только сейчас нашел нужные слова,— я рад, что такое множество граждан вашего прекрасного штата не возражает против моего возвращения к вам.

Тут все засмеялись и захлопали — слова Андерсона словно бы их объединили, ведь американцам так важно, чтоб их что-то объединяло, будь то школа, в которой они учились, университет или даже такое расплывчатое и бесформенное понятие, как штат. Наверно, это потому, что уж очень мы разъединены.

— Я с удивлением узнал,— продолжал Андерсон,— что ваш губернатор считает штат, в котором вы все живете, чем-то вроде клуба для избранных, как тот клуб, к которому сам он принадлежит вместе с другими местными банкирами.

Кто-то из помощников Ханта потрудился на совесть и основательно изучил противника. То, что губернатор — член клуба, в котором состоят финансовые и политические воротилы, причем евреев туда на выстрел не подпускают, стало известно, еще когда он баллотировался в губернаторы, но никому до сих пор не удавалось использовать это как козырь против него в предвыборной борьбе.

— Или, может быть, он полагает, что раз вы доверили ему эту высокую должность, теперь он имеет право делать то, до чего простые люди вроде нас с вами никогда бы не додумались,— позволяет себе решать, кому дано право приезжать сюда и говорить с народом о насущных нуждах, а кому не дано.— Андерсон поставил саквояж перед собой на трибуну. Толпа разразилась возмущенным ревом и свистом.

— Но вы не признаете за ним таких полномочий, и я тоже не признаю.— Толпа снова засвистела и затопала ногами.— Вот против этого-то я и выступаю — и в вашем штате, и во всех других. Да какой же он избранник народа? Он-то это знает. Не хуже нас с вами. Он — марионетка, которую здесь поставили вместо вице-президента, и во всем покорен Белому дому.— Именно так он и сказал, слово в слово, это мне врезалось в память.— Но мы не позволим этим самозваным заправилам и вождям указывать нам, за кого мы должны голосовать.

Толпа орала и бесновалась, а он открыл саквояж, повозившись немного с замком, извлек оттуда лист бумаги и поднял его высоко над головой.

— Друзья, мне передали список вопросов… их здесь ни много, ни мало двадцать.— Снова хохот, крики, свист.— Я изучил их, покуда летел сюда, и пришел к выводу, что все они в конечном итоге сводятся к следующему: «Сенатор Андерсон, это правда, что вы бьете свою жену?»

Раздался хохот — это было и в самом деле смешно, а когда хохот умолк, Андерсон снова поднял над головой листок с вопросами.

— На все это можно дать только один ответ: друзья, вот моя жена… Кэти, поди сюда.

И она взбежала по ступенькам к нему на трибуну, в руке у нее были розы, она приветственно махала людям, и если раньше толпа ликовала, то теперь при виде ее все просто обезумели. Кэти была такая красотка, с такими ножками, с такой фигурой, что даже дураку было ясно: ей, конечно, от Андерсона многое достается, но уж, во всяком случае, не побои. И вот толпа ревет и беснуется, а они оба стоят рядышком и машут. Я поглядел на телекамеры, и будьте уверены: красные глаза объективов горели все как один. Ага, значит, губернатор все это видит, ничего не упустит.

— Ваш губернатор требует, чтоб я немедленно ответил на его вопросы,— продолжал Андерсон, когда толпа утихомирилась.— Пускай посмотрит на Кэти, друзья, лучшего ответа я ему дать нс могу. Но, видно, ему этого недостаточно, он все равно хочет навязать нам свои правила игры, как хочет по своей прихоти решать за вас, что вам можно делать, а чего нельзя. Ну что ж, я все это обдумал и пришел вот к какому выводу: он хочет, чтоб я ответил на его вопросы — прекрасно, я сейчас отправлюсь в Капитолий и дам ему ответ, какого он заслуживает!

Тут все завопили, как бесноватые — толпа ведь всегда такая,— а уж когда они услышали, что он приглашает всех с собой к губернатору, началось форменное светопреставление.

— Я этой истории не слыхал,— сказал Данн,— но она вполне в духе Андерсона. Во всяком случае, одному он нас всех научил: не уклоняться от опасности, не прятаться, а идти ей навстречу, как шел он сам. Так по крайней мере нам казалось. Ведь с тех пор, как появилось телевидение, важно не то, что человек делает и говорит, а какое он производит впечатление, и Андерсон был первый крупный политический деятель, кто это понял.

— Но с губернатором ему в тот день повидаться так и не удалось,— сказал Френч,— и вовсе не потому, что он не больното добивался встречи. Во-первых, они потеряли уйму времени из-за нерасторопности священника одной из местных епископальных церквей, который взялся организовать это дело. Когда автоколонна тронулась в путь, половина толпы уже разошлась, а так как полиция их, конечно, не эскортировала, пришлось ползти по улицам в потоке машин и подолгу стоять у каждого светофора. Кстати, после этого случая Андерсон всегда отказывался в нашем штате от полицейского эскорта и непременно объяснял почему: он не хочет мешать движению и задерживать пешеходов лишь для того, чтоб скорее проехать самому. Ну, и конечно, губернатор рядом с ним выглядел дурак дураком: он-то всегда ездил в сопровождении десятка мотоциклов с завывающими сиренами.