Том Уикер - На арене со львами

Но губернатор, понятное дело, ни разу не явился. Каппи решил, что так лучше, и Андерсон говорил: «Ах да, он же проявляет гибкость». Не знаю, что скажете вы, знатоки, вам, конечно, виднее, но, на мой взгляд, тягаться с таким противником нет никакой возможности.

— Правильно, черт возьми,— подтвердил Морган.— А что случилось с тем подхалимом, который упустил такой богатый материал?

— Он сейчас в главной редакции.

— Ну и ну,— сказал Гласс,— вот я послушал вас и начинаю думать, что ваш Андерсон был гениален: изобретателю колеса не уступит.

Да, в то время многие начали это понимать, подумал Моргал, весь погруженный в прошлое, которое в этих стенах было живее настоящего, живее Гласса, вертящегося среди фотографий. Да, многие тогда начали это понимать, а тем, кто приглядывался к Андерсону внимательно, становилось также ясно, что он сжигает один за другим все мосты и углубляет разрыв между собой и партией. Сначала он выступил против Хинмена, потом против вице-президента, потом против этого болвана губернатора, да еще все время вел жестокую войну с крупными воротилами.

Даже сейчас Морган считал, что другого пути у Андерсона не было, но за свой успех в предвыборной кампании он заплатил дорогой ценой: все поняли, что Хант рассчитывает только на поддержку народа и потому восстал против принципов и установлений, на которых зиждется традиционная политика демократического государства, и бросил вызов людям, проводящим эту политику. А таких людей — Морган понимал это уже тогда — пуще всего на свете страшит мысль, что простые смертные могут ниспровергнуть их принципы и установления,— именно это и произошло бы, победи на выборах Андерсон. Так, во всяком случае, всем казалось. И борьба с каждым днем разгоралась все ожесточенней.

Она была такой тяжкой, что это начало сказываться даже на Ханте Андерсоне. Когда Морган той весной наконец вырвался из Вашингтона и прилетел к Андерсону на Юг, он увидел, что Хант словно бы еще больше ссутулился, на висках прибавилось седины, а в углах губ залегла усталость, и усталость глядит из добрых близоруких глаз.

— Что вы делаете в этом захолустье? — спросил он Андерсона, надеясь, что вопрос прозвучит шутливо.— Здесь вам Джо Бингема не одолеть. Здесь его сам господь бог не одолеет.

Андерсон мрачно хохотнул — в последнее время у него появилась такая привычка. Они с Морганом провели все утро на пыльных, раскаленных улицах какого-то захолустного городишки, жители которого глядели на протянутую к ним руку Ханта с угрюмым недоверием, и теперь ехали (когда Морган потом вспоминал предвыборную кампанию, ему прежде всего вспоминалось, как они с Хантом Андерсоном едут куда-то, поместившись рядом на заднем сиденье автомобиля) в соседний городок, наверняка такой же душный и безотрадный и, уж конечно, не менее враждебный, где их ждали к завтраку в Клубе деловых людей.

— Я не победы добиваюсь,— ответил Андерсон.— Все уверены, что я проиграю, а проиграть Джо Бингему в его цитадели не так уж и обидно. Но коль скоро я пошел против партийных лидеров и против власть имущих и заведомо обрек себя на поражение, я должен помериться с ними силами во всех штатах, особенно на Юге. Сын Старого Зубра выступает сейчас в роли рыцаря без страха и упрека.

— Пока этот рыцарь без страха и упрека сражается в жалкой дыре с ветряными мельницами, в Вашингтоне провалят его законопроект о школах для детей сезонников,— сказал Андерсон снял очки и потер усталые глаза.

— Я поеду на его обсуждение. Пока еще мы в седле.

— Обсуждение и голосование — это еще далеко не все. Вам нужно быть там сейчас. Мэтт, конечно, готов костьми лечь, но Мэтт — это одно, а вы — совсем другое. Одному ему не собрать большинство.

— Я ведь не на курорт уехал,— сказал Андерсон, сдерживаясь.— У человека, выставившего свою кандидатуру в президенты, немало обязанностей, так, во всяком случае, написано в учебнике гражданского права, по которому меня когда-то учили.

— И что же, вы собираетесь пожать руку всем гражданам Соединенных Штатов?

Машина мчалась по разбитому асфальтовому шоссе. На тощих пастбищах за изгородями из колючей проволоки паслись тощие коровы.

— В прошлом году мы добились медицинской помощи для сезонников. Определили права и обязанности артельщиков и добились кое-каких мер в области социального обеспечения. Я потратил на это очень много времени, Рич.

— А теперь надо потратить столько же на реформы в сфере образования.

— Да разве я сам этого не понимаю? — Голос Андерсона даже сорвался от гнева, по Морган знал, что сердится Хант не на него.— Ведь не могу же я разорваться на части. И уж если на то пошло, президент может сделать для сезонников больше, чем сенатор. Я пытался втолковать это Адаму перед отъездом, но он не согласился со мной.

— Я сказал это вам не в укор.

— Да нет, вы правильно сказали.— Андерсон снова потер глаза.— Знаете, я тут как-то задумался, а по каким, собственно, поводам ведется предвыборная борьба?

— Неограниченная власть крупных воротил — это главное.

— Так и президент сказал. Он был прямо-таки счастлив, что я за них взялся. Сказал — это единственное, на чем я могу сыграть. Но ведь не из-за одних же воротил я принял на себя все эти муки, терплю все это лицедейство, эту мышиную возню? Ведь в мире столько важных нерешенных проблем, столько проблем у нас, в Америке, мне хочется говорить с людьми о них — я даже думаю, что сумел бы часть этих проблем решить, стань я президентом,— и все-таки я каждый раз скатываюсь все на ту же дорожку: я-де против воротил, я-де защищаю интересы народа. Мне иной раз начинает казаться, что я и в жизни такой же кретин, как в о’конноровских фильмах, ей-богу. Я сам уже себя не узнаю, не понимаю, что я делаю и зачем.

— Вы просто устали, вам надо отдохнуть.

— Некогда мне отдыхать. Я должен сделать так много, а времени осталось так мало.

— Да ведь пока все идет хорошо. Дайте себе денек-другой передышки, отоспаться, и жизнь покажется вам менее мрачной.

Нет, не поможет Андерсону отдых, Морган-то это понимал, по он видел, что другу сейчас нужна поддержка.

А может, нужно было совсем другое, подумал он, прислушиваясь к голосу Гласса с его репортерскими интонациями и глядя, как на лужайке перед домом расставляют столы, может, во мне просто взял верх газетчик, который не мог допустить, чтобы Хант замолчал. Так это было или не так, поди разберись, когда привычка въелась столь глубоко. Ведь в том и суть всякой профессиональной привычки, что она позволяет делать знакомое дело, совершенно о нем не думая.

— Не надо обманывать себя.— Андерсон сидел развалясь, его колено уперлось в спинку переднего сиденья.— Мне все время приходится подгонять своих людей. Им кажется, что раз мы победили на первичных выборах в нескольких занюханных штатах, успех нам обеспечен. Я сейчас как будто иду впереди, но ведь никто, кроме меня, в этом состязании не участвует, а как говаривал Зеб Ванс, если лошадки не скачут, их и не обгонишь. На Джо Бингема никто не клюнет. Старк — осел, каких мало. Вице-президента поднимают на щит до поры до времени, пока не нашли более или менее подходящего кандидата. Скажем, такого, как Эйкен.