Том Уикер - На арене со львами

В Моргане просыпалось привычное беспокойство газетчика при виде явственных признаков того, что день на исходе, что времени в обрез, — беспокойство, которое за столько лет стало чем-то неотъемлемым в его жизни, как тысяча привычных забот, обязанностей, взаимоотношений; ему было даже приятно — в нем жило сознание своей исключительности, он знал, что день у него построен в порядке, обратном обычному: напряженность, неотложность медленно нарастают к вечеру, когда благоразумные люди спешат посидеть в своем садике с бокалом мартини или сыграть в Сент-Олбансе вечернюю партию в теннис.

Надо было плюнуть да уйти от Кокрофта думал Морган проходя через вестибюль, обдуваемый струей кондиционированного воздуха, где трещали, как сороки, две косматые девицы с толстыми голыми ляжками. Но он не позволял себе быть грубым даже с такими, как этот скот Кокрофт, хотя они иного не заслуживали, эти отпрыски безупречных семейств обладатели внушительных послужных списков.

— Полжизни угробил, дожидаясь этого чертова лифта,— сказал Морган уборщику, который небрежно водил грязной шваброй по линолеуму, раскрашенному под мрамор.

— Уж это точно, приятель,— не взглянув на него, отозвался уборщик.

А еще полжизни — дожидаясь Кокрофта, подумал Морган. Он думал это и знал, что все равно не мог бы проучить Кокрофта, да и никого другого из этих надутых индюков в Белом доме, привыкших воротить нос от простых смертных.

С восьмого этажа спустились на лифте два репортера из тех, которые добывают материал в кулуарах конгресса. «Бюджетная комиссия»,— сказал один, выходя из лифта, а другой, с сигарой во рту, промычал: «Да, в этом году она особенно активна», — и оба удалились в облаке табачного дыма, унося с собой свои заботы. Морган вошел в лифт, нажал кнопку с цифрой пять, и створки дверей начали смыкаться, суживая поле его зрения, словно это был режиссерский прием в новом фильме, пока створки эти не скрыли из вида и вестибюль, и нерадивого уборщика.

Разумеется, у Моргана — дух крепких гаванских сигар, оставленный репортерами, вновь подхлестнул его досаду — было довольно власти, чтобы принудить даже Кокрофта относиться к себе почтительно, но не в том было дело. Надо сказать, Кокрофт, как бы по праву, ниспосланному свыше, заставлял ждать всех, кроме самого президента, это — во-первых, а во-вторых, за редким исключением, он вообще не принимал журналистов, будь то сотрудники или конкуренты Моргана. И не столь уж был Морган честен и высоконравствен — слова эти вызывали в нем смутную тревогу, как отголоски старых методистских гимнов из времен его юности,— чтобы не использовать свою власть в личных целях; впрочем, дело было опять-таки не в том. Конечно же, как он не раз говорил на семинарских занятиях, он никогда намеренно не искажал факты в своих статьях; но он знал, как это было бы легко, с каким успехом полуправду можно было выдать за правду, поскольку правда в мире Моргана была понятием по меньшей мере растяжимым и, вероятно, неоднозначным; а если так, мог ли он быть вполне уверен в собственных ее истолкованиях? Но даже и не в этом заключалось дело; просто для Моргана главное было не придавать чрезмерного значения пронырам вроде Кокрофта и не слишком вникать в их махинации.

Кто-то — Годар или, быть может, Уэллес — медленно раздвинул вертикальные створки, и в проеме вместо вестибюля с уборщиком появилась Джейни у редакционного коммутатора. Морган вышел из лифта, встал в позу и произнес:

— Знают ли эти несчастные, с кем говорят?

Руки Джейни, как умирающие птицы, вспархивали и опускались на кнопки и переключатели.

— Сейчас их будем убивать или после? — сказала она, обращаясь к аппарату.

— Сейчас.

Морган и Джейни были страстные поклонники Лотты Ленья, что обнаружилось несколько лет назад ночью, когда они, пьяные, лежали вдвоем у нее дома, куда он, измученный частыми семейными неурядицами, бездумно забрел и застал Джейпи уже хмельной от джина и вожделения.

— Девочка, ты не соединишь меня с этим гадом из Белого дома?

— С Реем Биллингсом? Сию минуту.

Ей не требовалось объяснять, что он имеет в виду пресс-секретаря президента.

Джейни протянула ему узкий желтый листок.

— Просили передать.

Морган, наморща нос, взял листок. За долгие годы он не сумел преодолеть в себе неприязнь к телефону, вечно приносившему ему известия, без которых было куда спокойнее, и тянувшего из него по мелочам драгоценные силы души, хотя это было ни к чему и никогда не оправдывалось. Впрочем, жизнь редко считается с особенностями душевного склада. Позвоните Кэти Андерсон. В листке услужливо значился код округа и телефонный номер.

— Когда звонили?

Джейни беспомощно покачала головой. Она была никудышняя телефонистка, но Морган знал, что лишь работа дает ей возможность платить за уроки пения, из которых все равно никогда ничего не выйдет, судя по режущим слух руладам, которые так часто слышались из дамской уборной. Кроме того, он не без стыда сознавал, что может когда угодно вновь прийти к ней домой, хотя с тех пор не приходил ни разу.

Отдел новостей был почти безлюден, и Морган, взглянув на электрические часы, убедился, что опоздал даже больше, чем полагал, а в памяти неким призрачным желтым листком по-прежнему маячило то неуловимое, что рождало в нем беспокойны зуд. Он сунул листок с телефонным номером в карман рубашки и по длинному проходу между захламленными столами под стрекот пишущих машинок, направился к столу Холперина, размышляя, кто же именно хочет с ним поговорить, Кэти или же сам Хант Андерсон. В последнее время почти всеми делами мужа в сенате ведала Кэти. Вероятно, все-таки это Хант, решил Морган, но он не был сейчас расположен сострадать на расстоянии, по телефонным проводам, да и вообще с некоторых пор ему невыносимо стало следить, как Хант Андерсон катится вниз.

Холперин взглянул на него и пожал плечами.

— Дохлый номер,— сказал он.

— А тут еще Кокрофт, чтоб его, тоже как воды в рот набрал.— Морган снял с себя легкий пиджак, рубашка липла к спине.— Да и когда он что говорил?

— Даже в комиссии по вооруженным силам не знают, кого нам прочат, и там это, кстати, никого не радует.

Холперин, опытный репортер, писал о конгрессе; он писал о том, что происходит в конгрессе, так давно, что был не только внешне похож на конгрессмена от штата Айовы, но даже думал, как конгрессмен от Айовы, а потому в принципе недолюбливал президентов и госдепартамент и свой отпуск всякий раз намеренно приурочивал ко дню рождения Линкольна.

Морган сел на свободный стул у соседнего стола.

— Слушай, Джо, должен я хоть что-нибудь да написать!

Человек, который остервенело стучал на пишущей машинке нодле дверей, оглянулся.

Читать дальше